— Перешел? — переспросил отец, точно не расслышал, и пустил клуб дыма. — Зачем переходить? Мне и мой еще не надоел. Сработались.
Команда шумно поддержала капитана.
— Иначе бы и говорить не стал. И с новой командой сработаешься. А Таланова поставим на твое судно. Авось твои штурмана и команда научат его…
— Не пойдет, — сказал отец. — На готовенькое хочет, чтоб без сучка без задоринки? Ушлый какой…
— Папка, дядя Ваня приехал! — во весь голос закричал Юрка, потерявший всякое терпение.
— Брат? — Отец вскинул голову, точно ему ударили снизу в подбородок, снял шапку с гвоздя, вбитого у плаката, объяснявшего, как нужно бороться с зажигательными бомбами, и стал пробираться через ряды к двери.
— Ну так как, Григорий? — уже у двери догнали его слова председателя.
— Не выйдет. — На ходу застегивая пальто, отец быстрым шагом пошел к дому.
…И в этот день поздно не ложились спать в доме Варзугиных. Половина поселка побывала, кажется, у них в гостях. Особенно хорохорился дедушка Аристарх.
— Вон какие у меня сыны, — разливался он перед гостями, сверкая глазами и воинственно хлопая себя в костлявую грудь старческим кулачком. — Эка беда, Агафья… Встала б, покойница, поглядела бы на своих ребятишек… Вон какие были, вон! Сопли утереть не могли, а теперь дизель-электроходы водят! Батька на парусной шняке мерз, ярус ему резал руки до костей, глядите, до сих пор следы видать… А дети!..
Дядя Федя тоже не терял даром времени. Отозвав в сторонку дядю Ваню, обдавая его запахом спирта, шепнул:
— Не одолжил бы, браток, пятерку? Помнишь, как я тебя на карбасе возил к птичьим базарам?
— Помню, — сказал дядя Ваня, улыбаясь, — и как лупцевал за потерянный компас — тоже помню…
Дядя Федя смешался и вытер глаза:
— Детишки были… Не без этого…
Дядя Ваня достал бумажник, вынул из него новенькую, ни разу не сломанную десятку. Старший брат быстрым движением руки, чтобы никто не заметил, опустил ее вниз, скомкал в кулаке и спрятал в карман.
Потом вдруг схватил руку брата и припал к ней губами.
Дядя Ваня отдернул руку и так покраснел, что Юрка прямо испугался.
— Никогда не делай этого, Федор, — сказал он тихо, так, чтобы никто другой не слышал. — Что б ни было, человеком оставайся…
— Конечно, конечно, — закивал дядя Федя и, покачиваясь, бессвязно заговорил: — А я об чем? Я об том… Помор, у него кость крепка. Я тоже кое-что повидал на свете, и в марсельских кабачках сидел, и кубинский ром пивал. Крепкий, в ноги шибает, голова потом дурная делается, как корабельный котел гудит… Эй, Ваня, Ванька, Ванюшка, а ты итальянское мартини пил, а? А сакэ, рисовую? Помню, пришли мы в Токио. Юрка, ты куда запропастился?
Юрка подошел.
— Сбегай, Юрочка, к Аннушке, две поллитры зацепи… Только сдачу не потеряй… Ну? — И он стал вкладывать в Юркину руку скомканную десятку.
— Никуда он не пойдет, — сказал дядя Ваня. — Тебя уж, Федор, качает, как на восьмибалльной волне…
Тут дядю Ваню отозвал дедушка Аристарх. Он еще не кончил излияний о своем капитанском роде и беззастенчиво доказывал, каким отменным капитаном купеческой елы был он, что привычка к морю сама передалась его ребятам, в крови она у них и им ничего не стоило получить дипломы судоводителей…
Дядя Ваня не спорил.
— Верно, — сказал он, — пара пустяков… Прямо из мореходки шагнул на капитанский мостик, и дело с концом.
Все в доме засмеялись. И больше всех его словам смеялся дедушка. Потом Юрку послали с чайником и бидоном за квасом.
В сенях он столкнулся с Валерием.
— Ну как? — спросил Юрка.
— Отлично! — Брат выставил большой палец. — Он — это я понимаю! Приехал — и все как-то по-другому стало. Ни на что вокруг смотреть не хочется. Ни на сарай наш, ни на эти рваные галоши у причалов, ни на людей — сероватый, в общем, народ… Новая эра начинается в нашей жизни, братишка! — Он кулаком ткнул Юрку в бок, и тот едва не пролил из чайника квас.
Почему с приездом дяди начинается «новая эра», Юрка не понял, но расспрашивать не стал: не хотелось казаться серым…
Валерий между тем не отходил от дяди, расспрашивал о Сан-Франциско, о летающих рыбах, о «ревущих широтах», об условиях поступления в мореходку, о бразильском городе Рио-де-Жанейро и о Кейптауне. А на другой день Юрка увидел, что Валерий давал ребятам затянуться кубинской сигаретой — берешь в рот и кончиком языка чувствуешь сладость. Это потому, что в табак подмешан сахарный тростник, которым так богат этот остров.
Юрка не поверил сразу, но, прибежав из школы, убедился, что брат не прибавил ни слова.