Если ж сани сбавляли ход, он соскакивал на дорогу — чего доброго, бригадир нагрянет.
Солнце искрилось на снегу, по обочинам тянулись глубокие ямки — следы валенок, пахло мерзлой хвоей и ветром, и, если чуть прижмуришь глаза, казалось: никакая здесь не Сибирь, лютая и далекая, а рязанские края и он, Федор, не с бригадой рабочих едет бурить и рвать скалу над Ангарой, а вывозит на колхозной лошадке навоз на поля… И возил бы сейчас этот навоз, ездил бы на делянку по дрова, грыз бы семечки у клуба, когда бы не Тимох Проскуров.
Лет шесть назад Тимох вышел из колхоза, уехал на Крайний Север, а вернулся в позапрошлом году в свою деревню с толстой пачкой аккредитивов на семьдесят тысяч рублей. Приехал он со станции не на скрипучей подводе, не в кузове попутной полуторки, а ослепительно подкатил к своей полуразвалившейся избе в нанятом в Москве шоколадном такси с шашками по борту, окрепший, возмужавший. Внушительный. Единственное, чего он лишился за это время, — трех передних зубов, но через полмесяца на их месте щеголевато поблескивали золотые зубы, и от этого лицо Тимоха стало еще внушительней и авторитетней.
— Здо́рово, — сказал Федор, глядя на друга детства, недоступно богатого и ловкого, — а что я за эти четыре года справил? Смех один… Какие тут заработки!
Тимох усмехнулся, продул папироску:
— Там у нас, кроме всего, северные платят, за дальность, значит. Ну, потом подъемные получишь. Вот оно и натекает… Могу и тебя с собой в обратный прихватить.
— Ну? — не поверил Федор, глядя на золотые зубы.
— А чем ты хуже меня? Человеком станешь…
— Боюсь, не отпустят, — вздохнул Федор, — сам понимаешь, время такое.
— Тебя, дурака, учить, я вижу, надо. Так вот что…
На следующий день Федор сидел у председателя, но тот и слушать его не хотел: колхоз пошел в гору, народ возвращается из городов в старые гнездовья, а он вдруг вздумал брать билет на поезд дальнего следования. Федор угрюмо смотрел на пучки ржи и овса, развешанные на стене кабинета, слушал громкий голос председателя и чувствовал, что никогда ему не подкатить, к удивлению всех, на легковой машине, не сверкать золотыми зубами, не прогуляться по Черному морю на дизель-электроходе «Россия», не пожить удобной и веселой жизнью…
Но недаром давал ему советы Тимох. Федор хлопнул по столу кулаком:
— Чего мне мозги вправляешь? Куда от тебя прошусь? За крымскими яблочками? С винограда оборот делать? В Сибирь прошусь. Знаешь, какие там морозы? Кровь в жилах мерзнет. А мошка́? Привяжи человека к дереву — назавтра кости одни останутся. Сам газеты читаешь, знаешь, сколько народу туда нужно. Другого хоть засупонь — не затащишь, а я не боюсь, добровольно я!
— Значит, на стройку собрался?
— В Сибирь загорать не ездят.
— Правильно, — сказал председатель, — мы тебе и тут работку по характеру подыщем. В свинарнике на днях проломилась…
— Я пойду в райком! — заорал Федор, вскочил и забегал по кабинету, размахивая свежей газетой. — Издеваешься над благородным порывом советской молодежи? Так, выходит?
— Ну как? — спросил у него через три дня Тимох.
— Развязался. — Федор погладил крутые гладкие щеки.
Но с Тимохом он не поехал. У Ледовитого океана, пожалуй, от мороза околеешь, с тоски дух испустишь, а вот гораздо южнее, на реке Ангаре, начиналась стройка огромной гидроэлектростанции, и там тоже считалась зона Крайнего Севера и платили ту же северную надбавку.
Короче говоря, захватив из дому побольше сала и новый братнин полушубок, он влез в грязный кузов старенькой трясучей полуторки — сразу в «Победу» не влезешь! — а через семь дней сошел с подножки транссибирского экспресса. У него были крепкие крестьянские руки: они валили сосны, складывали щитовые дома и обмазывали глиной печи, и вскоре кругленькая цифра — двадцать тысяч — была вписана в его сберкнижку, зашитую от недобрых глаз в подкладку пиджака.
Но Тимох, наверно, презрительно сплюнул бы, глянув на эту цифру…
Однажды Федор прослышал от соседа по общежитию, Юрки Щукина, парнишки с черным пушком на щеках и под носом: на стройке начинаются скальные работы, и горный мастер Зимин сколачивает бригаду.
— А что там надо делать? — спросил Федор.
— Ерунда, — сказал Юрка, отхлебывая из консервной банки кипяток, — бурить перфоратором шпуры, закладывать взрывчатку и рвать.
— А что такое перфоратор?
— Ну, вроде отбойного молотка… Включишь, нажмешь — бур крутится и грызет камень.
— И взрывать, значит, придется? — поеживаясь, спросил Федор.