— Ну да. Только нам не разрешат, — вздохнул Юрка, — специальный взрывник будет в бригаде.
— Слушай, — воскликнул Федор, — прихвати и меня! В долгу не останусь!
В несколько вечеров Юрка обучил его, как нужно обращаться с перфоратором, разбирать, смазывать, вынимать износившийся бур и вставлять новый. Через неделю Федор предстал перед Зиминым. Бригадир сидел в прорабке, невысокий, со шрамом на правой щеке, и грыз кусок мерзлой корейки с хлебом.
— Чего можешь делать? — спросил он, не переставая жевать.
В таких вопросах Федор не терялся.
— Все, — скромно сказал он и будто случайно выложил на стол свои руки.
Бригадир сделал вид, что не обратил на них внимания, но он успел заметить, что́ это были за руки: крупные, бугристые, которые не привыкли, чтобы их оберегали от работы. Зимин не стал задавать ему лишних вопросов.
— Перфоратор видел? — спросил он.
— А то как же. И работал с ним, — сказал Федор, и сказал с такой спокойной уверенностью, что Юрка, ждавший конца экзамена, густо и влажно покраснел.
Зимин смел крошки на пол и поднялся:
— Беру.
Уже на пороге бригадира догнал вопрос:
— А в смысле этого?..
— Монеты? — сразу догадался Зимин.
— Ага, — застенчиво ответил Федор.
— Не обидят. Работа тяжелая и очень срочная… Еще есть вопросы?
…Замечтавшись, Федор едва не свалился с саней от пронзительного свиста.
Он тотчас спрыгнул на землю и выглянул из-за обогревалки. Сани с компрессором, ехавшие перед его тягачом, резко накренились: вот-вот опрокинутся! Возле них с криками суетились люди. Компрессорщик Симакин, маленький, толстенький, кургузый, как куль муки, потрясая кулаками, лез на тракториста, и его визгливый голос разносился по всей тайге:
— Пня не видел? Где у тебя глаза?
— Где и у тебя, — защищался тракторист.
— Нет, они у тебя на другом месте.
— Ну, ты, поосторожней… Говорю, не видел.
— А кто тебе кричал, что пень?
— Да разве в кабине услышишь?
Симакин, багровея, ударил себя кулаком в грудь:
— Завалишь компрессор — упеку!
К ним с шестом наперевес подошел Зимин:
— Эй, петухи, натощак драться вредно. Обеда бы дождались.
— А чего он, шельмец… — клокотал Симакин, утирая рукой вспотевшую шею.
Очень не хотелось Федору сходить с твердой колеи, но нельзя было в такой момент оставаться в стороне. Он шагнул в глубокий рыхлый снег, обогнул обогревалку, подошел к накренившимся саням и потрогал стальной трос, которым был привязан компрессор.
— Тоже мне… — полным презрения взглядом окинул он Симакина с трактористом. — Сейчас поднажмем и поставим, как надо. Несите ломы.
— Дельно, — сказал Зимин.
Взрывник Гришаков, громадный молчаливый человек с черными усами, побежал к обогревалке и вернулся с охапкой холодных ломов. Подпирая плечами побелевший от инея компрессор и тугие резиновые скаты, подсунули ломы под лыжу — стесанное бревно.
— Взялись! — подал команду Зимин. — Раз, два…
— Тянем, братцы, тянем! — крикнул Федор. — Еще немного, еще… Не жалей силенок, рук и селезенок! Ну, ну…
У Гришакова от напряжения на лбу вспухли жилы, маленькое лицо Зимина перекосилось, с головы Юрки слетела ушанка, он от натуги сопел и жевал губами. Симакин стонал от тяжести, все глубже просовывая под лыжу лом и придвигаясь к саням.
— Ну, ребятки, что лошадки, ну! Так, так… — подбадривал голос Федора. Согнувшись в три погибели, он кряхтел и скрежетал зубами: вот-вот лопнет от старания.
Но на самом деле он держал лом без малейшего напряжения.
Да и какого черта лезть из кожи вон, когда рядом обдает тебя паром этот здоровенный медведь Гришаков! Ведь, кроме компрессора, на сани были навалены трубы, буровые молотки, кайлы — и надорваться недолго!
Но Федор ни на секунду не умолкал:
— Еще, братцы и сестрицы, чуть потрудиться… Еще, милые! Ну, ну, разочек!..
Компрессор дрогнул, качнулся, приподнялся. Тягач газанул, и сани с хрустом и скрипом съехали с пня.
— Слава тебе господи! — вздохнул Симакин и стал, как волчок, бегать вокруг компрессора, оглядывая и ощупывая его. Гришаков обдирал с усов ледяшки, наросшие от пара, и широченная грудь его, обтянутая рыжей от ржавчины стеганкой, то подымалась, то опускалась. Юрка, Андрей, Зимин и тракторист дышали тяжело и хрипло, как старые кузнечные мехи. Юрка все еще не подобрал шапку, он даже не мог убрать с глаз густые, перемешанные со снегом волосы — так устал. Но жальче всех был вид у Федора. Мало того, что он тяжело дышал, но еще пробовал руки, ноги, ребра, словно не был в точности уверен, что они целы. Потом взялся за сердце и поморщился.