— Не пролезем…
— Газуй! — кричал Зимин и грозил шестом.
Васька газовал, и бульдозер боязливо протискивался меж громаднейших лиственниц, а за ним, как нитка сквозь ушко иголки, пролезала колонна. Если же дорогу преграждали толстенные деревья, бригадир велел идти в обход; под ножом бульдозера ложились осинки и березки, и стволы их хрустели под блестящими траками.
Вдруг Васька выключил газ.
— Ты чего? — подлетел к нему Зимин, вскочил на гусеничную ленту, облепленную снегом, и рванул дверь.
— Запоремся, — плачущим голосом ответил Васька.
Стена осин преграждала им путь. Проход был слишком узок.
— Газуй, — сказал Зимин.
— Ты что, очумел? — вытаращил глаза Васька.
— Видишь, обхода нет, вали правую осину, потом левую — будут ворота прямехонько в рай.
— Тебе смех, а мне по шапке дадут! — крикнул Васька. — Тащи пилу, Гришаков!
Зимин хлопнул его рукавицей по голове:
— Выйди из машины.
— Да ты в своем уме? Погибну с ней, а…
— Оставайся, черт с тобой!
Секунда — и Зимин очутился за рычагами.
Чихнув синим дымом, бульдозер взревел, затрясся. Гусеницы тронулись, пережевывая снег и закидывая собравшихся вокруг бурильщиков белыми комьями. Потом бульдозер дал задний ход, привстал на дыбы и ринулся к осине. Сбавил газ, приподнял нож… Удар! Осина застонала, накренилась. Бульдозер откатился, свирепо пыхнул дымком… Удар! Обламывая сучья, выворачивая наружу смерзшиеся корни, осина повалилась.
Зимин словно прирос к рычагам. Сгорбившись, сбив на затылок ушанку с болтающимися тесемками, он смотрел перед собой, и на открытом лбу его прорезались глубокие морщины.
Через минуту еще две осины лежали в снегу.
— Ну и дает! — блеснул глазами Андрей, поправляя на голой шее малиновый шарф. — Танковая атака!
Гришаков, стоявший рядом с Юркой, понес к обогревалке пилу.
Зимин спрыгнул на землю, в его серых глазах засело что-то холодное и резкое: были в них и жестокость, и боль, и непреклонность, а может, это только так казалось Юрке, начитавшемуся разных книг и еще в пятом классе прозванному фантастом и дурилой. Он хотел немедленно спросить у бригадира, где он научился водить бульдозер и таранить лес. И когда Зимин застегивал стеганку, Юрка подскочил к нему.
— Не путайся под ногами, — сказал Зимин, и не глаза — куски льда коснулись самой души Юрки. Он отступил к Андрею.
Зимин поднял шест и опять побежал вперед.
Скоро деревья поредели, и колонна вышла на полянку. Лес оборвался, и в глаза людям ударил блеск. Сколько было снега? Он начинался у их ног, ошеломляюще белый, и уходил в ложбинку и взлетал к гребню, где, цепенея, стояли одинокие деревья. На гребне этот снег вдруг обрывался; там, за этим гребнем, снег уже был совсем другой: голубоватый, подернутый легчайшей дымкой, он раскинулся на десятки километров и кончался темной полосой тайги. За гребнем была Ангара, не видная отсюда людям.
Белизна горела на солнце, сияла, искрилась, нежнейшая, пушистая — ни заячьего следа, ни вороньего крестика, и жалко было ступить в нее валенком, сломать ее устоявшуюся тишину и блеск.
Зимин вытер ушанкой мокрое лицо:
— Тронули…
Бульдозер и тягачи взревели, и через три минуты не стало того снега: он был разбросан, истоптан, раздавлен гусеницами и санями. Всю опушку вдоль и поперек испестрили голубые тени следов. И словно никогда не лежала здесь вековая тишина, прозрачная, красивая. Бесполезная…
— Ну вот и скала, — сказал Зимин, — готовь паспорта для прописки.
Андрей хохотнул.
— А у тебя, Юрка, есть паспорт?
— Уж год как есть. — Юрка не без гордости похлопал себя по левой стороне стеганки.
— О, ты уже совсем старик! — воскликнул Зимин и в ужасе схватился за голову.
Никогда не слыхала эта скала, эти деревья и снег человеческого смеха, а сейчас он прокатился, дружный и крепкий, и с сосны сорвалась белая охапка. Юрка смутился, потом поднял голову и посмотрел на Зимина. Косой шрам на его лице опух, побагровел от мороза — но что это такое? — он теперь не уродовал лицо. Светлоглазое и совсем еще не старое, оно было почти красиво.
Скала
Знал ли Федор, сгружая с саней трубы и буровые молотки, что ждет его здесь? Со спокойной душой катил он по снегу железные бочки с горючим, устанавливал обогревалку, толкал плечами громадный компрессор. Он кричал что-то веселое и озорное трактористам, тронувшимся в обратный путь, и даже швырнул вслед бульдозеру кусок смерзшегося снега и попал в кабину.