В тихое майское утро 1923 года Арцеулов дал полный газ, и ИЛ-400, разгоняясь, побежал по аэродрому... Все быстрее, быстрее. Отделяется от земли!.
Но что это?!
Сразу после отрыва самолет энергично задрал нос и круто, свечой полез
вверх. Сейчас он потеряет скорость а рухнет!
Арцеулов сделал все, что мог: отдал вперед до упора ручку управления, а
увидев, что так или иначе, по сейчас они с самолетом будут падать, справедливо
рассудил, что пусть уж это лучше произойдет с возможно меньшей высоты, и
убрал газ. ИЛ-400 с высоты 15— 20 метров так, с задранным носом, и повалился
вниз, норовя свернуться на крыло. Арцеулов, не теряя присутствия духа (как бы
плохо ни складывались обстоятельства, самое худшее, что можно сделать, это
пассивно отдаться на милость судьбы! Для испытателя это было бы просто
непрофессионально.. ), элеронами парировал стремление к накренению и добился
того, что самолет парашютировал плашмя. Больше делать было нечего..
В последний момент Арцеулов еще раз выглянул за борт, чтобы рассчитать
момент удара о землю..
Сбежавшиеся люди вытащили летчика из обломков пробывшего в воздухе
всего 21 секунду самолета. «Счастье, что жив!» Да, конечно, счастье. Можно
сказать: повезло. Не надо только упускать из вида, что своему везению он
активно и сознательно помогал сам: до последней секунды держал машину в
руках и в пределах возможного управлял ею!
Впрочем, и с учетом сказанного слово «везение» тут надо понимать весьма
относительно: правая рука и ле-
484
вая нога летчика были переломаны. Это не считая более мелких повреждений и
ушибов.
Потянулись долгие дни в Боткинской больнице. Да, не подвел, выходит, Арцеулова его летчицкий глазомер. Вопрос, «чем уравновешен вес хвоста», получил, к сожалению дорогой ценой, убедительный ответ: а ничем не
уравновешен.
Как пишет В. Б. Шавров, «центровка самолета получилась около 52
процентов — раза в два более задняя, чем у нормально летавших самолетов. Для
выяснения причин аварии была выполнена продувка модели с той же центровкой.
Модель в аэродинамической трубе сразу же перешла в режим кабрирования
(подъема носа. — М. Г.), воспроизведя очень точно то, что получилось в
натуре. .»
Естественно, возникает вопрос: а почему все-таки так «получилось в
натуре»? Может быть, наши познания в области устойчивости летательных
аппаратов были еще на таком уровне, что не давали возможности предугадать
поведение самолета? Как говорится, наука не превзошла. . Бывает ведь и так.
Например, катастрофа летчика Г. Я. Бахчиванджи, происшедшая двадцать лет
спустя на первом нашем ракетном самолете БИ, была вызвана тем, что о
поведении самолетов при полете со скоростью, приближающейся к скорости
звука, науке ничего не было известно..
Нет, к сожалению, про аварию ИЛ-400 этого не скажешь. Проблемы
устойчивости летательных аппаратов уже давно были предметом внимания
мировой, да и нашей отечественной авиационной науки.
Было, в частности, полностью установлено, что неудачи полетов летательных
аппаратов зарубежных пионеров авиастроения Адера, Лэнгли, Максима в конце
XIX — начале XX века объяснялись прежде всего потерей управляемости
аппарата сразу после взлета (как видим, в точности тот же случай, какой
произошел с ИЛ-400). Американские конструкторы братья Райт и француз
Фербер опытным путем искали на планерах — прежде, чем браться за самолет, —
конструктивную схему и параметры, обеспечивающие устойчивый полет.
Профессор Н. Е. Жуковский еще в 1913—1916 годах в работе «Динамика
аэропланов в элементарном изложении» подробно излагал вопросы устойчивости
самолетов в форме, доступной каждому инженеру.
485 И уж во всяком случае, решающее влияние положения центра тяжести
самолета на устойчивость никакой новостью в 1923 году не было.
Наконец, одно то, что работники ЦАГИ во главе с К. А. Ушаковым и Б. Н.
Юрьевым сразу же установили причину происшествия с ИЛ-400, свидетельствует
о том, что, видимо, ничто не мешало заняться этим не после, а до аварии. Тем
более, что сомнения в правильности компоновки самолета высказывались, и вряд
ли одним лишь только Арцеуловым.