его семья обеспечены материально. Словом, он, что называется, твердо стоит на
рельсах. Казалось бы, что еще остается желать человеку?
И вдруг его вызывают к командиру части и представляют какому-то
совершенно незнакомому, хотя и явно симпатичному полковнику медицинской
службы, который предлагает ему бросить все, что составляет его жизнь, ради
довольно туманной перспективы каких-то экспериментальных полетов на
летательных аппаратах принципиально нового типа (тут его в детали заранее
особенно не посвящали), причем полетов достаточно опасных (этого от него с
самого начала не скрывали), да еще и неизвестно, на какие сроки планируемых..
А о будущей мировой славе ему не говорят ничего: о ней иначе как в самых
общих чертах не знали и сами организаторы набора космических добровольцев.
Да и вообще такие категории, как слава, прогнозированию поддаются очень
плохо. Еще хуже, чем даже погода. .
Так вот, я прошу читателя на минуту отрешиться от своей психологии
гражданского человека, своего возраста, рода занятий, круга интересов и
поставить себя на место молодого летчика, получившего подобное предложение.
Предложение, которое, перефразируя известную пословицу, можно
сформулировать так: отдать журавля из рук за неизвестно какую птицу в небе.
Согласитесь, чтобы принять такое предложение, явно идущее вразрез с
обывательским «от добра добра не ищут», нужно было быть сделанным из того
же добротного материала, из которого испокон веков изготовлялись
мореплаватели, исследователи Арктики, путешественники в дебри диких
континентов, экспериментаторы, испытатели, исследователи, наконец, просто
легкие на подъем — в большом и малом — люди.. Может быть даже — с этакой
жилкой авантюрности в характере. .
115 И когда уже после полета Гагарина на корабле «Восток» меня иногда
спрашивали: «Ну, а что он там, в сущности, делал? Автоматика его в космос
вытащила, по орбите провезла и обратно на землю спустила. В чем же его-то
заслуга?» — я, прежде чем говорить о функциях контроля всей этой хитрой
автоматики, непрерывно — от старта до посадки — осуществляемых
космонавтом, о выполненных им наблюдениях, наконец, об отработанном и
оттренированном умении в случае необходимости отключить автоматику и
использовать ручное управление спуском, прежде чем говорить все это, начинал
с ответа на последний вопрос: «В чем его заслуга? Хотя бы в том, что он сел в
этот корабль! Оно ведь было в первый раз».
История человечества свидетельствует, что всегда, когда какое-то новое
большое дело требовало смелых, решительных людей, готовых ради этого дела
бросить ровную дорогу житейской налаженности, такие люди обязательно
находились. Когда, читая старые книги, да и просто вспоминая многих живших
на земле замечательных людей, снова и снова убеждаешься в этом, всякий раз
ощущаешь прилив внутреннего удовлетворения: приятно лишний раз убедиться в
том, что не так-то уж несовершенно наше человечество!
Но еще теплее делается на душе, когда посчастливится увидеть это воочию, самому, — хотя бы на конкретном примере этих подтянутых старших
лейтенантов и капитанов, явно не отягощенных сознанием историчности
предстоящей им роли.
Начать с того, что они оказались очень разными. А когда видишь
выраженную индивидуальность человеческой личности, индивидуальность, которую не смогла преодолеть одинаковость едва ли не всех выпавших в жизни
на их долю внешних воздействий, это всегда привлекает внимание.
Тут я чуть было не начал писать об обаянии Гагарина, интеллигентности
Титова, сдержанной положительности Николаева, веселой общительности
Поповича, тонкой ироничности Быковского.. Чуть было не начал, но удержался.
И не потому удержался, что сказанное было бы неправдой. Нет, Гагарин и
вправду был обаятелен, так как вправду интеллигентен Титов, сдержанно
положителен Николаев, весело общителен Попович, ироничен Быковский.
116 Но каждое из этих свойств — лишь верхнее, самое видное, бросающееся в
глаза если не с первого взгляда, то, так сказать, в первом туре знакомства с
человеком. А дальше открывается многое другое, пусть не отменяющее