обнаруженного ранее, но настолько дополняющее и развивающее его, что
делается ясно: одним штрихом, одной краской такого человека не опишешь!
Личному знакомству с космонавтами кроме соприкосновения с ними, так
сказать, прямо по службе очень способствовало общение в неслужебной
обстановке. Когда я, закончив рабочий день на тренажере, отправлялся в Москву, не раз то один, то другой из них спрашивал, не помешает ли он, если подъедет со
мной на машине.
Очень запомнились мне эти поездки. Час езды — час беседы. Беседы, во
время которой мои спутники раскрывались часто с весьма неожиданной стороны.
Один будущий космонавт, например, на занятиях неизменно собранный, активный, заинтересованный, переживал, оказывается, как раз в те дни тяжелую
личную драму: смерть новорожденного ребенка. Тут-то я понял, что слова о
волевых качествах этого человека, написанные в его характеристике, отнюдь не
пустые слова. .
Интересно было отношение космонавтов к своей будущей космической
карьере, в частности в сравнении с летной деятельностью.
Один из них, Григорий Нелюбов, сидя у меня в машине, по дороге в Москву
как-то сказал:
— Слетать бы в космос разок, а потом назад, на свой «МиГ-девятнадцатый»..
— Почему, Гриша? — удивился я. — На «девятнадцатых» тысячи летчиков
летают, а тут ведь дело уникальное!
— Я понимаю. Потому и хочу слетать. Но в самолете все в своих руках. Сам
себе хозяин. .
Тогда я ничего не возразил. Хотя, в общем, уже мог предполагать, что
степень влияния космонавта на полет его корабля по мере совершенствования
космической техники и усложнения выполняемых ею задач будет возрастать.
А потом продолжить разговор не удалось. Судьба моего собеседника
сложилась невесело. Много лет спустя его товарищ по отряду космонавтов Г.
Шонин в своей книге «Самые первые» так написал о нем: «Не
117
слетал в космос и «флотский парень» Григорий. . Гриша легко сходился с
людьми, быстро завоевывал их симпатии. Казалось, удача не обходила его
стороной. И действительно, вначале все для него складывалось наилучшим
образом: его назначили вторым дублером Гагарина. Но, очевидно, не зря бытует
пословица: «Знал бы, где упасть, подстелил бы соломки». Для нас всех и для
самого Григория было большой неожиданностью, когда ему и еще нескольким
ребятам пришлось расстаться с отрядом. Режим и труда, и отдыха космонавтов
был суров. Не менее суровы были наказания за малейшие отклонения от этого
режима. Мы тяжело переживали их уход. И не только потому, что это были
хорошие парни, наши друзья. На их примере мы увидели, что жизнь — борьба и
никаких скидок или снисхождения никому не будет».
Да уж, чего-чего, а снисхождения к Нелюбову проявлено не было.
Нарушение дисциплины, в котором он был, вне всякого сомнения, повинен, повлекло за собой предельно жесткую, я бы даже сказал — жестокую меру
наказания: отчисление из отряда космонавтов, хотя воинские уставы дают, как
известно, в руки начальников достаточно широкий спектр мер взыскания для
воздействия на провинившихся подчиненных. Мне — как тогда, так и теперь —
представляется, что сохранить такого одаренного человека, как Нелюбов, в
отряде первых космонавтов — стоило.. А дальше его жизнь пошла, что
называется, под откос. Откомандированный назад в строевую часть, он не
выдержал — стал прикладываться к бутылке и вскоре погиб, попав под поезд.
Сравнение же работы космонавта с работой летчика, правда с несколько
иных позиций, сделал снова, много лет спустя, другой космонавт — Георгий
Гречко. В беседе с писателем и журналистом Ярославом Головановым1 он сказал:
«А знаешь, если бы начинать
1 В этой книге я буду еще не раз ссылаться на собственные высказывания космонавтов, ученых, конструкторов, сделанные ими в беседах с писателями и журналистами Ю. Апенченко, Е. Велтистовым, Я. Головановым, В. Губаревым, Н. Маром, Г. Остроумовым, В. Песковым, А.
Покровским, А. Тарасовым и их коллегами. Ссылаться с глубокой признательностью, потому что
хотя сами эти высказывания по праву принадлежат их авторам — деятелям космонавтики, по
давно известно, что содержательный, глубокий, умный ответ получается чаще всего как реакция