нет.
Вообще говоря, конечно, изменился. Странно было бы, если бы не изменился.
Уместно спросить любого человека: «А вы сами за последние семь лет своей
жизни изменились или нет?» Ведь независимо от того, пришла ли к вам за эти
годы слава (и если пришла, то какого, так сказать, масштаба), независимо от
этого обязательно пришла какая-то новая работа (пусть по прежней
специальности), новая ответственность, новые 124
мысли, новые контакты с людьми, новые удовлетворения, новые
неудовлетворенности. . Особенно если эти семь лет охватывают такой
динамичный возрастной интервал человеческой жизни, как лежащий между
двадцатью семью и тридцатью четырьмя годами.
Я наблюдаю своих молодых коллег — летчиков-испытателей, вспоминаю, какими они были, когда учились в школе летчиков-испытателей, и вижу: конечно
же они изменились. Во многом изменились! К ним пришла уверенность —
сначала профессиональная, а затем и житейская. Пришел опыт. Пришли навыки
преодоления множества проблем, которые исправно подбрасывала им — в
воздухе и на земле — жизнь. Пришло более глубокое понимание людей — и в
добром содружестве, и в ситуациях конфликтных. Словом, пришла
профессиональная и человеческая зрелость, которая конечно же отложила свой
отпечаток на облике каждого из них.
А слава? Участвовала она в формировании их личностей? В какой-то мере —
да, участвовала, так как большинство моих молодых коллег удостоились за
проведенные испытания и всякого рода наград, и почетных званий, а главное, едва ли не самого ценного в нашем деле вида славы — прочной
профессиональной репутации хорошего, надежного, пригодного на любое
задание летчика-испытателя. Но, конечно, ничего похожего на славу первого
космонавта Земли им и не снилось. А вот, смотрите-ка, изменились!
Повзрослели.
Так почему же изменения в личности Гагарина мы должны рассматривать
только с позиций его противоборства со славой?
Неудивительно поэтому, что на вторую часть заданного мне вопроса —
изменился ли за последние семь лет своей жизни Гагарин? — я ответил
положительно: да, изменился. Стал увереннее, приобрел навыки руководящей
деятельности, научился довольно тонко разбираться в управляющих людьми
стимулах и: вообще в человеческой психологии (о чем можно судить по
некоторым его точным и проницательным на сей счет замечаниям). Словом, быстро рос.
Во многих отношениях этому росту способствовали и свойства, которые
были явно присущи его характеру до полета в космос. Он был умен от природы, иначе, конечно, никакой опыт не научил бы его хорошо разбираться в душах
людей. Обладал врожденным чувст-
125
вом такта, чувством собственного достоинства и в не меньшей степени чувством
юмора. Все, что вызывает улыбку — как в высказываниях людей, так и в
возникающих ситуациях, — ощущал отлично.
Как-то раз на космодроме, незадолго до полета первого «Востока», Сергей
Павлович Королев, не помню уж, по какому поводу, вдруг принялся —
подозреваю, что не впервые, — подробно и развернуто разъяснять Гагарину, насколько предусмотрены меры безопасности для любых случаев, какие только
можно себе представить в космическом полете. Гагарин в течение всего этого
достаточно продолжительного монолога так активно поддакивал и так
старательно добавлял аргументы, подтверждающие правоту оратора, что тот, оценив комическую сторону ситуации, вдруг на полуслове прервал свою лекцию
и совсем другим, разговорным тоном сказал:
— Я хотел его подбодрить, а выходит — он меня подбадривает.
На что Гагарин широко улыбнулся и философски заметил:
— Наверное, мы оба подбадриваем друг друга. Все кругом посмеялись, и, я
думаю, этот смех был не менее полезен для дела, чем разбор еще доброго десятка
возможных аварийных положений и предусмотренных для каждого из них
средств обеспечения безопасности космонавта.
А известный авиационный врач и психолог Федор Дмитриевич Горбов, много сделавший для подготовки первых наших космонавтов, в таком
ответственном документе, как предстартовая медицинская характеристика, счел