— Здравствуй, Ержан. Ну как жизнь молодая?
Уали протянул руку.
— Да неважные у меня дела. Сами слышали, — сказал Ержан, не поднимая головы.
На оживленное лицо Уали набежала тень.
— Да, знаю. Вот негодник этот Шожебаев, замарал он тебе репутацию. А ты носа не вешай. Сыщется, не иголка. И не ты один в ответе. Чему случиться, того не минуешь. Посмотрим, чем дело кончится. Не падай духом. То ли еще впереди!
Это были первые слова сочувствия, которые услышал Ержан. Уали по-братски обнял его за плечи:
— Какая прелесть эта степь! Пойдем со мной, мы сейчас на открытой платформе. Проедешь со мной один-два перегона.
Ержану не хотелось идти с ним, но он побоялся вызвать недовольство Уали. Со вчерашнего дня он чувствовал себя одиноким, и уже не оставалось сил нести дальше эту тяжесть. Добрушин был назначен на внеочередное дежурство. Ержан дал ему строгий наказ следить за порядком и вышел за Уали.
На открытой платформе было действительно хорошо: прохладный ветер, над головой глубокое небо. Наслаждайся необъятной степью, вбирай глазами ее красоту, смотри в царственные дали, на зимовья, рассеянные в просторах под синими небесами.
— Мы с Муратом с некоторых пор довольно близкие товарищи, — сказал Уали, предлагая Ержану папиросу. — Однако должен признаться, до сих пор не могу его понять. В институте он был заочником. Уроки брал у меня. Вместе охотились. А раскусить его я так и не сумел. С тобой, например, мне легко говорить: что на душе, то и на словах. Знаю, и ты на меня не обидишься за неосторожное слово, и я на тебя не рассержусь. А Мурат... Порой он добр и сердечен, а иногда из-за сущего пустяка вдруг надуется и лопнет, как пузырь. Какой-то шершавый у него характер.
Все, что говорил Уали, как нельзя лучше отвечало настроению Ержана. С недавних пор они сблизились. Их дружба, как и у многих людей, возникла незаметно. Ержан не сохранил в памяти того дня, когда он впервые увидел Уали. Позже, на полевых занятиях, от нечего делать они разговорились. Это стало повторяться, и, узнавая Уали ближе, Ержан стал проникаться к нему доверием и уважением.
...Однажды Уали повел Ержана в город. Они вместе зашли проведать преподавателей института. Не бывавший доселе в среде образованных людей, боявшийся обнаружить свое невежество, Ержан очень стеснялся. И в разговор опасался вступать, и до угощения едва дотрагивался. Уали, который везде чувствовал себя как дома, подчеркивал свою дружбу с Ержаном и этим возвышал его в глазах своих знакомых. А у Ержана было такое чувство, будто Уали несет его на руках над пропастью. Это была несколько покровительственная дружба, но Ержан не замечал этого.
— Он наложил на тебя взыскание? — спросил Уали, следя за пеплом своей папиросы.
— То-то и оно, что нет.
И, снова разволновавшись, он выложил перед приятелем свою горькую обиду. Язык плохо слушался его.
— И вот, — сказал Ержан, разводя руками, — чувствую себя, как в пустыне.
— Да-а... У Мурата это есть, это проскальзывает, — отозвался Уали, растягивая слова. — Он, если хочешь знать, грубоват. Этот человек рожден для войны. Сейчас люди солдатской складки необходимы. Я человек другой мерки и другого назначения, но, видишь, тоже подчиняюсь дисциплине, потому что я честен и обязан защищать отечество. Но, если на то пошло, мое место разве в армии? Пятнадцать лет я учился и жил, как затворник. Невозможно сосчитать, сколько книг перелистали вот эти руки. Почти закончил аспирантуру. А вот зубрю шифровку и кодировку. Ты знаешь моих товарищей по институту. Все они забронированы и преподают, то есть делают свое прямое дело.
С этим Ержан был согласен: люди, обладающие знаниями, больше принесут пользы народу на своем посту, нежели в рядах армии.
Но Уали сказал:
— Я не воспользовался бронью. Как ни говори, в этом есть что-то недостойное. И после войны это скажется. Разная цена будет тем, кто проливал кровь на фронте, и тем, кто сидел в тылу. Лишь бы только уцелеть.
Теперь Ержан стал думать, что и в этом Уали прав.
Он ответил:
— Понятно, после войны фронтовики будут в почете. Иначе где же справедливость?
— Только бы уцелеть, — повторил Уали с легким вздохом. — Время жестокое, Ержан. Жестокое и грозное. В такие времена люди не особенно-то внимательны друг к другу. Они эгоистичны. У меня, как и у тебя, друзей мало, и мы должны служить опорой друг другу, иначе пропадем в этом урагане. Об истории с Кожеком Шожебаевым я рассказал Купцианову. И с Муратом тоже поговорю. Не унывай.
И действительно, подавленное настроение Ержана вскоре развеялось. Чувство обиды прошло. Все мысли Ержана теперь были устремлены к отставшему от поезда Кожеку.