Один самолет падал на землю, распустив клубящийся хвост дыма.
Стало быть, они уже в «кольце войны». Ержан не увидел врага в лицо, но первое столкновение состоялось. Жаль, что его взвод не вывели оборонять эшелон. И все-таки Ержан не ударил лицом в грязь. Он вел себя выдержанно и твердо. Люди это видели.
Ержан чувствовал прилив душевных сил, даже немного гордился собою. В таком приподнятом настроении спустя два часа он пришел к Раушан. То ли потому, что люди непрерывно входили и выходили, то ли к нему уже привыкли, но на его появление никто не обратил внимания.
Войдя, он сразу увидел Раушан. Она сидела в правой стороне вагона и даже не повернула к нему головы.
С каким-то благоговением девушка слушала рассказ джигита, который сидел напротив. Его Ержан знал. Это был разведчик Дулат.
— Когда он во второй раз зашел, я нацелился ему прямо в рыло. И дал как следует. — Плотный низкорослый Дулат согнулся и показал, как он бил из пулемета.
— Здравствуйте, — сказал Ержан, подходя к ним.
Разведчики — баловни полка. Младших командиров почти не замечают. Дулат и на этот раз не почтил Ержана. Вместо того, чтобы встать и отдать честь, он лишь кивнул и с жаром продолжал рассказывать. Раушан слегка кивнула и снова стала смотреть Дулату в рот. Ержан стоял, не зная, как себя вести. Раушан забыла о нем.
Для нее, казалось, не было сейчас никого, кроме Дулата. Ержан повернулся и вышел, унося в душе досаду.
Он вернулся в свой вагон. Там сидел политрук роты Василий Кусков. Политрук бросил на Ержана короткий взгляд и, продолжая разговор, снова повернулся к бойцам, обступившим его.
— Так ты говоришь, что совсем не испугался?
Под взглядом Кускова Борибай стеснительно улыбался. Видно, он чуточку приврал.
— Конечно, так... маленько... — Борибай почесал затылок. — Все ж таки, по совести говоря, мы не испугались.
— Выходит, ты прирожденный герой. А что касается меня — я немного струсил.
Кусков сказал это серьезно, без шутки. И всем стало как-то легче, все заговорили свободно. В первый раз, конечно, человек пугается. Как не испугаться?
— У меня тоже все внутри похолодело. Печенка екнула.
Послышался смех. Люди ждали разрядки, и эта разрядка произошла.
— Когда бомба падала, да этот еще ее свист... ну, я закрыл глаза, да так и свалился на пол. Думал, конец мне, — сказал Земцов, совсем еще юный боец.
— Да, голосок у нее противный, — поддержал Бондаренко.
— Самое скверное на войне — это невозможность отразить удар врага, — проговорил Кусков, снова вступая в разговор.
— Верно говорите, товарищ политрук. Хуже нет, как чувствовать себя в мышеловке. Вроде нас связали по рукам и ногам. Вот в чем гвоздь!
Василий Кусков слушал внимательно, очень внимательно. Он любил, когда люди раскрываются и говорят непринужденно. Кускову за тридцать, но на вид он моложе. Был он тонок и плотен, и это придавало ему юношескую стройность. Голова маленькая и маленькие руки. В его внешности не было ничего, что бросалось бы в глаза, что выделяло бы его среди других. О таких говорят: человек средненький. Только губы, полные и выразительные, и рвущиеся из-под пилотки густые темно-русые волосы придавали ему залихватский вид, что вовсе не вязалось с его спокойным взглядом и сдержанными движениями.
Ержан любил Кускова и доверял ему. Кусков умел найти прямую тропку к человеческому сердцу и делал это не навязчиво. Просто люди сразу проникались к нему доверием и не таились. Ержан спрашивал себя: почему он не такой? Действительно, он был не такой — все волнения, все переживания носил в себе, и это было нелегко. «Будь Кусков на моем месте, — размышлял Ержан, — он давно договорился бы с Раушан. Уж они договорились бы!»
Или взять Дулата. Как он рассказывал о своей стрельбе по самолету! Весь напружинился, как ястреб, зеленые глазки блестят — может ли Раушан устоять перед таким геройством! Никогда не смотрела Раушан на Ержана такими изумленными, зачарованными глазами.
И чувство собственной приниженности овладело Ержаном.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Пепельно-свинцовые взлохмаченные тучи, клубясь, плывут на восток. Когда они расходятся, тогда в просветы смотрит бледное небо. Осенний ветер своим сухим шершавым дыханием подбадривает работающих солдат — он проникает в рукава, за ворот гимнастерок и остужает разгоряченные, потные тела. Порою начинает сеять мелкий дождик, и ветер кидает брызги в лицо.
На краю густого сосняка и зарослей низкого кустарника, на голых холмах люди роют окопы. Они сбиваются в кучки, торопливо снуют взад и вперед. Телеги с дребезжаньем выносятся из леса и, с разбегу въехав на холм, спускаются в низину. Слышны судорожные, задыхающиеся гудки автомашин. Непосвященному человеку со стороны показалось бы, что на неохватном пространстве обнаружили в земле клад, лихорадочно выкапывают его и торопятся вывезти.