Солнце уже начало клониться к закату, когда на другой день они добрались до места, где были разбросаны редкие палатки. На дороге стоял высокого роста тарги, подававший им знаки, размахивая полой своей черной накидки. Два верблюда дожидались их вместе с ним.
После долгих приветствий тарги сказал, что зовут его Амайас. Он ждет их с самого утра. Лагерь Мараваля находится в двух километрах — Амайас показал в ту сторону своими длинными пальцами, — но это в дюнах. Поэтому добраться туда можно только на верблюдах или пешком.
— Сколько времени на это потребуется? — спросила Амалия.
— Час.
— Еще час, чтобы вернуться, и час или два на встречу с Маравалем. Нужно отправляться сейчас же.
— Но верблюдов всего два, — заметил Серж.
— Можно идти пешком. Только тогда по-настоящему и ощутишь дыхание пустыни: в машине — это торопливый натиск, на верблюде — абстрактное созерцание.
— Может быть, нет необходимости идти туда всем?
— Кто пойдет? — спросила Амалия.
Суад должна была заняться путевым дневником, который она вот уже два дня как забросила. Буалему нечего было больше ждать от загубленной пустыни; он предпочитал остаться с местными жителями, погрязшими, видимо, в нищете, но в силу этого готовыми, быть может, прислушаться к его проповеди.
В конечном счете с Амайасом отправились Амалия и Мурад.
Остальные глядели им вслед, когда они взбирались на дюну, закрывавшую горизонт и находившуюся неподалеку от лагеря. Амайас шел впереди, протягивая руку Амалии. Издалека казалось, будто он тащит ее за собой.
— Ну вот, — сказала Суад, — раскол уже налицо.
— Какой раскол? — спросил Серж.
— Говорят, что в Сахаре всегда так! Поначалу все горят желанием что-то сделать, составляют программы, назначают даты, принимают решения, а потом все благие намерения растворяются в пространстве, как уэды в песках.
Серж махнул рукой в сторону дюны:
— Вожди ступили на военную тропу… Чего тебе еще надо?
— Военную? Ты что, смеешься? Вожди продолжают свое сентиментальное путешествие.
— Одно не исключает другое.
— Для тебя — возможно, для них — нет. Главное для них — путешествие, а нефть их больше не интересует.
Прежде чем исчезнуть за дюной, Амалия обернулась и помахала рукой.
— Нет горючего, зато есть кому гореть, — сказала Суад. — Неужели это не ясно? Сразу бросается в глаза.
— Мне — нет, я, наверное, дальтоник.
— Началось все в Алжире, но после Гардаи это чистое безумие.
— Ты уверена, что не сочиняешь?
— Да ты посмотри на них. Когда он с ней, он сам не свой. Ничего не видит, ничего не слышит, отвечает невпопад или что-то несуразное.
— Он — может быть, ну а она?
— Она? Ты видел, как она впивается в него глазами? Да ее силой не оттащишь. Она просто… зачарована!
— Очаровательно!
Они рассмеялись. Очаровательно — это слово Мурад с Амалией повторяли без конца по всякому поводу с тех самых пор, как она приехала, у нее на губах оно буквально таяло, словно перезревший фрукт.
— А что это значит — очаровательно? — спросил Буалем.
— Ничего. Не могу тебе перевести именно потому, что это слово ничего не значит, у нас такого нет. А им оно служит позывными, как на радио.
— Во всяком случае, — сказал Серж, — мы-то здесь.
— Да, в качестве статистов, чтобы вождям было не так одиноко.
— Наподобие хора в греческих трагедиях.
— Не понял, о чем ты говоришь.
— В греческих трагедиях есть два или три персонажа, с которыми действительно что-то происходит. Остальные просто наблюдают за их действием.
— Именно так.
— Только мне кажется, что ты ошибаешься. Несмотря на весь свой аристократизм, Амалия собрала очень хороший материал.
— Это Амалия-то аристократка?
— Разве ты не заметила? Брат в Сен-Сирском военном училище — плюмаж, белые перчатки и так далее. Рядовые, на колени! Офицеры, выше голову! Тетка была белой монашкой. Сама она, правда, нарушила запреты, оторвалась от династии, но надолго ли? — наверняка скоро вернется с повинной или уже небось повинилась. Ты только представь себе: ради двух-трех статеек касательно бензина ей оплачивают месячную экспедицию с «лендроверами» и шоферами, с благословения местных властей, демократичных и дисциплинированных, подключают туземные интендантские службы, для «Альже-Революсьон» никто бы так стараться не стал.
— Платят-то, наверное, нефтепромышленники, а не газета.
— Какая разница?