Он стоял там, и комната менялась у него на глазах. Цветастый ковер толстым слоем покрыл голые доски. Из-под каминной полки, пока еще ничем не заставленной, выглянули багровые языки пламени, в котором неспешно тлели дрова. На стене над камином замерцало призрачным светом круглое зеркало. Там, где теперь была пустота, возникли плюшевый диван, плюшевые кресла и круглый стол. Загорелась стоявшая на столе лампа на выпуклой круглой молочно-белой подставке, сначала едва заметно, а потом все ярче и ярче. И с ее помощью в одном из кресел появилась темноволосая головка, уютно откинувшаяся на прикрытую белым чехлом спинку. А на столе, под лампой, нечто вроде рабочей корзинки. Корзинки для шитья. Эта деталь была несколько более расплывчатой, чем другие.
Тут где-то наверху звякнуло ведро, и по комнате будто пронеслась опустошающая волна — ковер истончился, огонь погас, лампа потемнела, а вместе со светом исчезла и безликая темноволосая головка, и комната сделалась такой же унылой, как и прежде. Скатанные в рулоны обои, ведро на козлах, голый пол.
— Кто это там? — глухим эхом прозвучал в пустоте женский голос.
Он вышел в прихожую к подножию лестницы.
— А, это вы, мистер Лу. Кажись, к вашему приезду почти все готово.
Сверху на него глядело морщинистое лицо пожилой негритянки с обвязанной платком головой, склонившейся над перилами лестничной площадки.
— Куда девался тот парень, что здесь внизу работает? — раздраженно спросил он. — Ему уже пора бы заканчивать.
— Видимо, пошел за мастикой. Скоро явится.
— А как там наверху?
— Идут дела помаленьку.
Он вдруг сорвался с места и вприпрыжку взлетел вверх по лестнице.
— Меня в первую очередь интересует спальня, — объявил он, протискиваясь мимо нее.
— А то как же, ведь вы… жених, — хихикнула она.
Остановившись на пороге, он с упреком оглянулся на нее.
— Я имею в виду обои, — объяснил он в свое оправдание.
— Можете не рассказывать мне, мистер Лу. Я не вчера на свет родилась.
Подойдя к стене, он провел по ней пальцами, как будто цветы были настоящими, а не нарисованными.
— На стенах они смотрятся еще лучше, правда?
— Верно, в самый раз, — согласилась она.
— Самые подходящие из всего, что я смог найти. Пришлось за ними аж в Нью-Йорк посылать. Я выведал у нее, что ей больше всего нравится, не объясняя, зачем мне это нужно знать. — Порывшись в кармане, он вынул письмо и внимательно пробежал по нему глазами. Найдя наконец нужное место, прочел его, водя пальцем по строчкам: — «…мне нравятся спальни в розовых тонах, с маленькими голубыми цветочками вроде незабудок». — Он снова сложил письмо и, торжествующе вскинув голову, обвел глазами стены.
Тетушка Сара слушала его довольно рассеянно.
— Мне тут еще кучу работы нужно переделать. Вы уж меня простите, мистер Лу, но вы мне тут мешаться будете. Вот прежде всего постель нужно застелить. — Она снова хихикнула.
— Почему вы все время смеетесь? — возмутился он. — Не вздумайте только вести себя так же в ее присутствии.
— Боже упаси, я еще из ума не выжила, мистер Лу. На этот, счет можете не беспокоиться.
Он вышел из комнаты, но через минуту снова появился на пороге.
— Может, вы успеете повесить внизу занавески к ее приезду? А то иначе у окон очень голый вид.
— Вы ее, главное, привезите, а уж я приведу дом в порядок, — пообещала негритянка, расправляя на кровати простыню, словно огромный белый парус.
Он снова вышел. И снова вернулся, на этот раз остановившись на середине лестницы.
— Да, и хорошо было бы найти цветочков и расставить их по дому. Может, в гостиной, чтобы она сразу увидела их, когда войдет.
Она пробормотала что-то, подозрительно похожее на:
— Вот уж вряд ли у нее найдется время цветочки нюхать.
— Что? — в ужасе переспросил он.
Она благоразумно сочла за лучшее промолчать.
Он снова удалился. И опять вернулся. Теперь он уже не стал подниматься по лестнице.
— И не забудьте зажечь все лампы, когда будете уходить. Я хочу, чтобы, когда она впервые войдет в этот дом, здесь было светло и ярко.
— Если вы меня так каждую минуту будете дергать, — проворчала она без всякого, однако, раздражения, — то я вообще ничего не успею сделать. А ну, брысь отсюда, — приказала она, с презрительной фамильярностью тряхнув передником, как будто он был семи- или семнадцатилетним мальчишкой, а не тридцатисемилетним мужчиной. — Нет хуже помехи, чем когда тебе покоя не дают советами.