В 1928 г. проф. Фитрат напечатал 15 газелей, изданных Самойловичем в первом томе "Образцов узбекской литературы" (см. стр. 151 первого тома "Образцов узбекской литературы", Ташкент, 1928 г.). Эти газели вошли также в хрестоматию по истории узбекской литературы, напечатанную в 1941 году.
В 1948 году 88 газелей Атаи были помещены в сборнике "Современники Навои" (на узбекском языке), составленном X. Зарифовым. Это издание не свободно от текстологических ошибок и погрешностей. Поэтому, работая над настоящей публикацией, мы обратились непосредственно к ленинградской рукописи дивана Атаи. При составлении данного сборника и предисловия к нему нам оказали большую помощь труды члена-корреспондента Академии наук СССР проф. Е. Э. Бертельса. Во многом помогли нам также исследования А. Н. Самойловича и издание газелей, вышедшее под редакцией проф. Фитрата.
Сборник газелей Атаи на русском языке издается впервые. Нет сомнения, что данный сборник в переводе поэта А. Старостина, который имел возможность узнать стихи Атаи в подлиннике, вызовет большой интерес у русского читателя к творчеству узбекского поэта-классика.
Э. Рустамов
* * *
Я бы сгинул от разлуки! Мне спасенье — образ твой
И надежда на свиданье благодатное с тобой.
Солнце и луна хотели спорить с красотой твоей,
Но, твои увидев кудри, вмиг поникли головой.
Лишь тебя любили б люди, если б верили тебе.
Ты ведь верности не знаешь — это скажет нам любой.
Красота твоя — царица всех планет небес любви;
Чтоб заката ты не знала, к богу я иду с мольбой.
Человеком даже ангел ввек тебя не назовет,
И тебе не страшен грозный Исрафил с его трубой.
Коль расстанешься ты с пери, сердце, — выжить ли тебе?
Человек снести не может этой скорби огневой.
Ты не видишь уст любимой, Атаи, очей ее,
А без них познанье правды будет только похвальбой.
* * *
Красоту моей любимой я воспел средь цветника;
Покраснели от смятенья щеки каждого цветка.
С той поры, как сердцу видеть удалось твои уста,
Унесла его куда-то неизвестности река.
Ты души моей дороже, дорогая, для меня,
Без тебя с душою в теле все равно царит тоска.
Рай загробный мне не нужен. Как оденусь в саван я,
Пыль порога милой будет для меня, как рай, сладка.
О Юсуф прекрасный! Что же ты уходишь от меня,
В доме скорби оставляешь ты Якуба-бедняка.
Ты опутала мне сердце сеткою волос тугой,
Я к следам твоим прижался, извини же смельчака.
Все стремятся к власти, к сану. Атаи всегда влечет
Стан, стройнее кипариса, тоньше, гибче тростника.
* * *
Мне утром ветер весть доставил о веянье твоих кудрей —
И душу сделал благовонной, дал сердцу радость, чудодей.
Лицом к ее ногам приник я, глаза к ее следам прижал,
Сказал: "Души моей подруга! Приди, мне в душу свет пролей!"
Бутоном стал я, окровавлен от горя, с милой разлучась,
Сорочка сердца, словно роза, разорвалась от злых скорбей.
"Нун" — брови, кудри — "джим" хотели "джан" — душу у меня отнять;
Лишь стан — "алиф", став между ними, спас душу милостью своей[2].
Тюльпан себя сравнил с любимой — иного от него не жди —
Он поднялся себе на горе — и сердце стало туч черней.
О, как недружелюбно небо и как ты жестока ко мне!
И небо, и тоска по милой терзают, кто из них сильней?
Соломинку на платье милой в пути увидел Лтаи,
Он завистью проникся лютой, став даже янтаря желтей.
* * *
Вздохи скорби жестокой моей выше неба летят по ночам,
Но не знает — что делать! — о них та царица отрад по ночам.
вернуться
"Джим" и "нун" — арабские буквы: "джим" — ломаная линия, часто уподобляется локону красавицы; "нун" имеет форму дуги и часто сравнивается с бровями красавицы. Если эти две буквы писать вместе, то получится "джин"- сумасшедший. Атаи в строках:
"Нун" — брови, кудри — "джим" хотели "джан" — душу у меня отнять;
Лишь стан — "алиф", став между ними, спас душу милостью своей, —
хочет сказать, что любимая свела его с ума. Однако созерцание ее стана (он уподобляется "алифу" — букве, изображаемой прямой вертикальной чертой) дало ему жизнь, подобно тому, как "алиф", вставленная между "джим" и "нун" дает чтение "джан"- "жизнь", "душа".
