Этой походки и тонкого стана, взгляда, что манит, горя и лучась.
Слава аллаху! Сегодня с любимой мы наконец-то увиделись вновь —
Раньше я думал, что в рай лучезарный верных ведет воскресения час.
О, как мечты Атаи бесполезны: зная неверность красавиц, у них
Ищет любви он и верности снова, и до сих пор его пыл не угас.
* * *
Красота твоя — чудесный райский сад,
А уста — источник жизни и отрад.
Гиацинты — кудри, стан твой — кипарис,
Аргаван — ланиты, как стрела — твой взгляд.
Стан, уста любимой тонки как мечта.
Кто поймет загадку, что они таят?
Что ты так сурова? Хочешь душу? На!
Без тебя, измучен, буду смерти рад!
Что ты плавишь душу в тигле смертных бед?
Ведь тебе от века отдан сердца клад!
Ты другою стала, но не Атаи,
Он одной лишь верен много лет подряд.
* * *
Разлучился я с милой моей, охватил мое сердце недуг,
Стало сердце наперсником бед, собеседником горя и мук.
Несомненно, сегодня умру я в разлуке с любимой моей,
Ибо жизнь без души на земле — это просто бессмысленный звук.
Говорят, естг Ирем и Ковсар, есть и райское древо Туба,
Не влюбленный тогда лишь в раю, если рядом единственный друг.
Лик Юсуфа у милой моей, эта ямочка — кладезь его,
Хызр — пушок, а уста — это ключ, орошающий поле и луг.
Ставят шейхи задачу себе — смысл найти всех таинственных слов;
Только родинки смысл и кудрей недоступен для мудрых наук.
Что такое любовь, не узнал многомудрый муфтий в медресе.
Там ведут разговоры одни, в цель не может попасть этот лук.
Чтоб не сгинуть в обители бед, как несчастный погиб Атаи,
Ты сближения с ней не ищи, ведь свидания горше разлук.
* * *
Темный пушок на лице дорогой — то у источника жизни трава,
Бабочкой вьется душа вкруг нее, все оживляет она существа.
Скажешь ты, что окрыляет пером всадница стрелы в колчане своем? —
Срезали крылья у птицы души, бедная при смерти, дышит едва.
Если живой ты воды не испил из упоительных губ дорогой, —
Трупом ты стал, а "живым" назовут — это одни лишь пустые слова.
Искоса взгляд только бросив один, в плен забирает узбечка меня;
Род свой откуда та ханша ведет? В чем же истоки ее удальства?
Взглядом одним одари Атаи, ты, что владеешь богатством красы,
Коль не уплатишь закят с красоты — будешь пред господом ты неправа.
* * *
Госпожа, твое лицо я вижу или это солнце и луна?
Госпожа, твое ли слово слышу, или чашу с медом пью до дна?
Если уголком посмотришь глаза искоса на бедного меня,
Это меч, что жилу жизни рубит, или взгляд, чья сила всем страшна?
Ветер утра, что душе приносит запах сладостный твоих волос, —
Не удод ли от царицы Савской? Добрая им весть принесена![6]
Локон твой, благоуханней амбры, в ночь глухую скрывшийся из глаз —
Ворон ли на стройном кипарисе, мускус ли? Не знаю — ночь черна.
Может быть, стонать мне меньше надо? Славный сторож, правду мне скажи!
Голова у псов не разболелась? Им все ночи жалоба слышна!
Я сказал: "Уйду я от мечтаний о твоих рубиновых устах!"
Но уйти от жизни драгоценной — человеку сила не дана.
Хоть бы раз спросила ты, царица, как живет бедняга Атаи!
Жалость к беднякам во имя бога неужель, ты думаешь, грешна?
* * *
Двум прекрасным луноликим край наш воздает почет.
Леденец — одна; другая — словно сахар, словно мед.
У одной ланиты — солнце, освещающее мир,
У другой глаза — хейбарцы, кто их ярый пыл уймет?
Родинка одной и кудри — это сети и зерно,
Стан другой — сосна прямая, кипариса стройный взлет.
Губы у одной — как алый яхонт, блещущий красой,
Зубы у другой — как частый жемчуг, все наперечет.
Как серебряное яблоко подбородок у одной,
У другой — как две миндалины, каждая к себе влечет.
Коль одну зовем султаншей края дивной красоты,
То другую мир кейсаром края прелести зовет.
Взгляд одной лукаво-нежен, он острей ножа врача,
У другой кинжал-ресница беспощадно насмерть бьет.