За капли слез моих из уст-рубинов
Я леденцами слова награжден!
Тот кипарис на Атаи не смотрит —
Бурьяном быть навек он обречен.
* * *
Верно служу тебе я. В чем же вина моя?
Уж на последней черте я. В чем же вина моя?
Ты мне давала обеты, был я тобой обнадежен, —
Гонишь теперь, как злодея. В чем же вина моя?
Вижу я, ты изменилась, я же служу, как прежде,
Мысль о тебе лелея. В чем же вина моя?
Знаешь: я друг твой верный, что же врагом зовешь ты?
Где же есть раб вернее? В чем же вина моя?
Ты Атаи обвиняешь, будто я очень назойлив, —
Жду я свиданья, немея.... В чем же вина моя?
* * *
Твой стан, красавица, стройнее, чем самшит,
И всех счастливей тот, кто по тебе скорбит.
Пусть молится другой и день и ночь в мечети:
В моих мечтах всегда огонь твоих ланит,
Ах, твой лукавый взгляд — чудесный, быстрый кречет,
И птицу сердца он мгновенно закогтит.
Я на путях любви свободней кипариса,
Когда мрасавица меня поработит.
Коль дунет ветерок от улицы любимой,
То Сулеймана трон на ветер полетит.
Влюбленный не живет без милой и мгновенья,
Пусть вечен он, как Хызр,- в могиле он лежит.
Средь нищих Атаи несчастьями прославлен, —
Царицы гнет жесток — о том молва трубит!
* * *
Я тоскую по очам твоим, и тоски подобной в мире нет,
Нет души печальнее моей, сердца — пленника несчастных бед.
В день, когда по лугу ты прошла, погуляла и ушла опять,
Ворот разорвал себе нарцисс, и потух в глазах у розы свет.
Сотню раз, стремясь увидеть рай, из могилы встали б мертвецы,
Если б так стройна была туба и могла ходить тебе вослед.
Не могу я в этом мире жить, не ища свидания с тобой, —
Бог тебя желанной сотворил, мне же дал искать тебя совет.
Что на долю выпадет мою? Скорбь, тоска иль бедствия времен?
Иль суровость милой, иль беда, что несет завистливый сосед?
Хоть, вино пригубив в полночь, я и вздыхаю громко на весь мир,
Тайн моих не ведает никто, будь он даже высший тайновед.
В сад не выйдет бедный Атаи, луг его без милой не влечет,
Жаждущему встречи скорбь несет рай, лишенный радости примет.
* * *
На лицо из глаз моих течет слез живых печальная река,
Приходи скорей, мой кипарис, ты не сыщешь лучше уголка.
Ты царица края красоты, и в садах дыхание твое
Раскрывает розы лепестки, словно дуновеньем ветерка.
Печень стала от тоски водой; сделай же добро — и в воду брось,
Что посеешь, то же и пожнешь; верно, мудрость предков глубока.
Губ твоих отведав вкус, теперь наслаждаюсь жизнью я своей, —
"Лижет пальцы тот, кто тронет мед!" — говорит народ, а ты сладка.
В небо устремлен пытливый взгляд о тебе мечтающих рабов,
Узнаем мы-это ты идешь, если заалели облака!
О твоих расспрашивал устах и искал их я — найти не мог;
Говоря: "Кто ищет, тот найдет!" — были ль правы прежние века?
Пусть опять на волосы твои взглянет Атаи. Что дива в том?
"Сладости отведав,- говорят, ты привыкнешь к ней наверняка"!
* * *
Уста любимой — что Ковсар прохладный;
Как розы рая — щеки ненаглядной.
Глаза — нарциссы, кудри — гиацинты,
Расцветшие в Иреме в час отрадный.
И соловей души поет от века
В саду красы подруги беспощадной.
То ветер в завитках волос любимой,
Иль джиннов рой, что души ловит жадно?
Ты Атаи продать, аскет, стремишься?
Он раб красавиц, продавай же, ладно.
* * *
На речном берегу, видишь, дева, кротка и нежна —
Ты б с водою ее проглотил — так прозрачна она.
Видно, гурия в зеркало вод поглядеться решила,
Тихоструйным Ковсаром красавица привлечена.
Рук не моет красавица в чистом прохладном потоке —
Моет воду о руку, становится чище волна.
Я не верил в русалок, а ныне русалку увидел, —
Эта честь лишь немногим была в этом мире дана.
Увидал Атаи лук бровей ненаглядной и милой
И читает в михрабе "ясин" — пьет он счастье до дна.
* * *
Иса может вздохом и труп оживить.
Что ж губы твои меня жаждут убить?