Замок Геринга. Дождливый день. Подъезжает закрытая машина, и пассажир в пальто с поднятым меховым воротником быстро, не желая быть узнанным, входит в вестибюль.
Слуга встречает его молчаливым поклоном.
Гостя ведут наверх. Он не снимает пальто, и мы пока не видим его лица.
Лакей стучит в дверь. Она открывается изнутри, на пороге ее появляется Геринг. Его мясистое лицо расплывается в угодливой улыбке:
— Я чрезвычайно рад, что вы откликнулись на мое приглашение, — и он радушно вводит гостя в роскошный кабинет, сам помогает ему снять пальто и усаживает в глубокое кресло у пылающего камина.
Кабинет убран с королевской роскошью. Персидские и туркменские ковры, хрусталь и фарфор. На стенах картины русских и французских художников. Гость не без удивления разглядывает сокровища. Геринг самодовольно знакомит с ними гостя.
— Это из Киевского музея, — говорит он. — А это из Лувра… Это подарок Вены… Это Муссолини прислал из Венеции…
Гость садится в кресло, говоря:
— Весь мир в вашем замке.
— Пока только Европа, — смеясь, отвечает Геринг.
Гость медленно набивает трубку и с удовольствием затягивается, грея ноги у огня.
Геринг наливает ему рюмку коньяку.
— Французский, — прибавляет он, — подарок Петэна.
Гость — высокий, красивый англичанин лет сорока пяти.
— Признаться, — сухо произносит он, — я без особой охоты отправлялся из Лондона в это путешествие, третье по счету, как вы, вероятно, помните, дорогой Геринг.
Геринг беспомощно разводит руками и придвигает гостю ящик с сигарами.
— Война на Востоке давно была бы закончена, приди Гитлер и англичане к соглашению в прошлом году, — продолжает гость раздраженно и высокомерно. — Надеюсь, вы меня вызвали не по этому вопросу? — И добавляет: — Сегодня события вне нашей воли. Хозяин положения — Сталин, как вам должно быть понятно.
— Я хотел вас видеть, дорогой Бедстон, конечно, не только как старого друга. Мой интерес к вам несколько шире.
Лакей вносит поднос с кофе.
Когда лакей исчезает, Геринг вполголоса обращается к гостю:
— Я пригласил вас, дорогой Бедстон, чтобы в качестве старого друга Англии просить о личном одолжении.
— Уж не хотите ли вы прокатиться к нам, подобно Гессу? — посмеивается англичанин.
— О, нет, нет, — хохочет Геринг, — еще не изобретен парашют, который был бы способен меня выдержать!
Грохот зениток доносится до сидящих. Быстро входит лакей.
— Американцы. Большой налет, — коротко сообщает он.
Глядя на гостя, Геринг невольно прислушивается к тому, что происходит вне замка, и его только что улыбавшееся лицо выражает сейчас откровенное беспокойство и страх.
— Мы можем пройти вниз… — учтиво предлагает Геринг, но гость спокойно отказывается:
— Эти американские дневные налеты, по-моему, одна реклама… Продолжайте, пожалуйста…
— Я прошу у вас личного одолжения… Моя сегодняшняя просьба заключается в следующем: Сталинград пожирает все наши резервы, все запасы. Для нового наступления нам дозарезу необходимы танки. Для легирования стали нужны, как вы знаете, хром и вольфрам. Турция дает недостаточно. Во имя спасения западной цивилизации от большевизма вы нам должны помочь, Бедстон. Мы ведь делаем не только германское дело.
Гость задумывается:
— Плохо воюете, Геринг. Надо отстранить вашего сумасшедшего… Не забывайте, что перед вами Сталин — великий полководец.
— Германия вложила такой огромный материальный пай в Гитлера, что менять его поздно… — замечает Геринг, — да, кроме того, он имеет влияние на обывателя.
— Скажите мне откровенно, Геринг, вы возьмете когда-нибудь Сталинград? — спрашивает англичанин. — Весы войны колеблются — и не в вашу пользу, а мы сделали для вас все, что могли. Второго фронта ведь нет… И я не знаю, когда он будет… Цените это.
— Мы это ценим. Сталинград будет наш. Адольф заявил об этом публично… Потеря Днепра, Дона, Волги будет означать для Советского Союза то же, что означала бы для Германии потеря Рейна, Эльбы, Одера и Дуная. Никакая человеческая сила нас оттуда не выгонит. Поверьте мне, Сталинград будет взят.
— Когда?
— Как только получим от вас хром и вольфрам.
— Сколько?
— Двадцать тысяч тонн, Бедстон, и как можно скорее.
— Немыслимо…
Геринг наполнил бокалы.
— Мы не должны торговаться, — произносит Геринг уже не просительно, а строго. — Не забывайте — мы ваш форпост. Если мы не справимся сейчас с Россией, вам и Америке придется начинать все сначала.