Вильгельм Левик
(1907-1982)
Избранные переводы из французских поэтов
ЖОАШЕН ДЮ БЕЛЛЕ
1522—1560
ПЕСНЯ СЕЯТЕЛЯ ПШЕНИЦЫ
Для вас, гостей, летящих
На крыльях шелестящих, —
Для вестников тепла,
Веселых ветров мая,
Играющих, порхая,
Чтоб нива расцвела, —
Для вас цветы-малютки,
Фиалки, незабудки,
И розы — много роз,
И белых роз, и красных,
Душистых и атласных,
Я в сеялке принес.
Ты, легкий, шаловливый,
Порхай, зефир, над нивой
И освежай меня,
Пока, трудясь упорно,
Я развеваю зерна
В дыханье жарком дня.
* * *
Не стану воспевать, шлифуя стих скрипучий,
Архитектонику неведомых миров,
С великих тайн срывать их вековой покров,
Спускаться в пропасти и восходить на кручи.
Не живописи блеск, не красоту созвучий,
Не выспренний предмет ищу для мерных строф.
Лишь повседневное всегда воспеть готов,
Я — худо ль, хорошо ль — пишу стихи на случай.
Когда мне весело, мой смех звучит и в них,
Когда мне тягостно, печалится мой стих, —
Так все делю я с ним, свободным и беспечным.
И, непричесанный, без фижм и парика,
Незнатный именем, пусть он войдет в века
Наперсником души и дневником сердечным.
* * *
Вовеки прокляты год, месяц, день и час,
Когда, надеждами прельстясь необъяснимо,
Решил я свой Анжу покинуть ради Рима,
И скрылась Франция от увлажненных глаз.
Недоброй птице внял — и первый в жизни раз
Отцовский дом сменил на посох пилигрима.
Не понимал, что рок и мне грозит незримо,
Когда Сатурн и Марс в союзе против нас.
Едва сомнение мой разум посещало,
Желанье чем-нибудь опять меня прельщало,
И доводы его рассеять я не смог,
Хотя почувствовал, что, видно, песня спета,
Когда при выходе — зловещая примета! —
Лодыжку повредил, споткнувшись о порог.
* * *
Нет, ради греков я не брошу галльских лар,
Горация своим не возглашу законом,
Не стану подражать Петрарковым канцонам
И “Сожаленья” петь, как пел бы их Ронсар.
Пускай дерзают те, чей безграничен дар,
Кто с первых опытов отмечен Аполлоном.
Безвестный, я пойду путем непроторенным,
Но без глубоких тайн и без великих чар.
Я удовольствуюсь бесхитростным рассказом
О том, что говорят мне чувство или разум,
Пускай предметы есть важнее — что с того!
И лирой скромною я подражать не буду
Вам, чьи творения во всем подобны чуду
И гению дарят бессмертья торжество.
* * *
Кто влюбчив, тот хвалы возлюбленным поет;
Кто выше ставит честь, тот воспевает славу;
Кто служит королю — поет его державу,
Монаршим милостям ведя ревнивый счет.
Кто музам отдал жизнь, тот славит их полет;
Кто доблестен, твердит о доблестях по праву;
Кто возлюбил вино, поет вина отраву,
А кто мечтателен, тот сказки создает.
Кто злоречив, живет лишь клеветой да сплетней;
Кто подобрей, острит, чтоб только быть заметней,
Кто смел, тот хвалится бесстрашием в бою;
Кто сам в себя влюблен, лишь о себе хлопочет;
Кто льстив, тот в ангелы любого черта прочит;
А я — я жалуюсь на злую жизнь мою.
* * *
Когда глядишь на Рим, в неистовой гордыне
Грозивший некогда земле и небесам,
И видишь то, чем стал театр, иль цирк, иль храм,
И все ж пленяешься величьем форм и линий, —
Дивясь развалинам, их каменной пустыне,
Суди, каким он был, дошедший тенью к нам,
Когда прославленным в искусстве мастерам
Обломки пыльные примером служат ныне.
И, видя каждый день, как Рим вокруг тебя,
Останки древностей раскопанных дробя,
Возводит множество божественных творений,
Ты постигаешь вдруг в угаре зыбких дней,
Что Вечный город свой из пепла и камней
Стремится возродить бессмертный Рима гений.
* * *
Я не люблю двора, но в Риме я придворный.
Свободу я люблю, но должен быть рабом.
Люблю я прямоту — льстецам открыл свой дом;
Стяжанья враг, служу корыстности позорной.
Не лицемер, учу язык похвал притворный;
Чту веру праотцев, но стал ее врагом.
Хочу лишь правдой жить, но лгу, как все кругом;
Друг добродетели, терплю порок тлетворный.
Покоя жажду я — томлюсь в плену забот.
Ищу молчания — меня беседа ждет.
К веселью тороплюсь — мне скука ставит сети.
Я болен, но всегда в карете иль верхом.
В мечтах я музы жрец, на деле — эконом.
Ну можно ли, Морель, несчастней быть на свете!
* * *
Увы! Где прежняя насмешка над фортуной,
Где сердце, смелое в любые времена,
И жажда гордая бессмертья, где она?
Неведомый толпе — где этот пламень юный?
Где песни у реки в прохладе ночи лунной,
Когда была душа беспечна и вольна,
И хороводу муз внимала тишина
Под легкий звон моей кифары тихоструйной?
Увы, теперь не то, я угнетен судьбой.
Владевший некогда и ею и собой,
Я ныне раб невзгод и угрызений сердца.
Забыв о будущем, я разлюбил свой труд,
Потух мой жар, я нищ, и музы прочь бегут,
В умолкнувшем навек почуяв иноверца.