— Давайте прямо сейчас устроим помолвку! — воскликнул старпом. Он так растерялся, так заторопился, что прямо засуетился. И его, в сущности, можно было понять: и баба хорошая, видно, что добродушная, и груда золота! Чёрт подери! И детали серебряные потом поглядеть! И-эх! Я не то что позавидовал, но к бабам неравнодушен, особенно к золотым. Эх!
Объявили помолвку. Шампанское! Спичи! Соусы! Анахореты в сметане! Я не удержался да и ляпнул:
— Не пойму, что это: любовь к женщине или к золоту?
— Конечно, к женщине, — твёрдо отрубил Пахомыч. — А то, что она — золотая, моя судьбина.
— Ну тогда другое дело, — сказал я. — А то я думаю, на кой старпому столько золота, если он не может им воспользоваться?
— Как то есть? — спросил старпом.
— Но ведь вы не сможете перевести это золото в деньги, ничего не сможете на это золото купить, даже бутылку водки.
— Как то есть? — туго проворотил Пахомыч.
— Ну а так. Вы можете это золото только иметь и на него глядеть. Правильно я думаю, Лизушка?
— И ласкать, — смутилось симпатичное и доверчивое дитя.
— Как же так? — сказал старпом. — Неужели для своего любимого мужа ты не отломишь пальчик?
— Как то есть? — спросила теперь Лиза. — Пальчик?! Отломить?! Какой пальчик?
— Да вот хоть мизинчик.
— Мой мизинчик? Зачем?
— Ну, чтоб жить по-человечески: молоко перламутровое, ананасы, костюм, брюки!
— Боже мой! — воскликнула Лиза. — Я должна отломить пальчик, чтоб ты портки себе, старая галоша, покупал! Ах ты, дерьмо вшивое, проститутка, ведро оцинкованное!
И она уже размахнулась, чтоб дать старпому оплеуху, но я успел крикнуть:
— Стой, Лиза! Стой!
Думаю, что в этот момент я спас старпому жизнь, золотая плюха прикончила бы его на месте.
— Пойдём скорей со мной, Лиза, — нагло сказал я. — Иди, я буду только любоваться.
— А ещё что? — спросила она капризно, вздёрнув губку.
— И ласкать, деточка. Конечно, ещё и ласкать.
Глава 92
И тут такое началось! Такое!
Ну, тот, кто ласкал золотых женщин, меня поймёт! Я оробел страшно, а тут ещё она сорвала платье — светопреставление!
Как быть???
Нет, не надо!
Ладно, я поехал на Таганку!
Нашатыря!
Всё это, прямо скажу, происходило в каком-то замке, в который она меня утащила. Я уже потом вышел на балкон, чтоб выпить кофий, и увидел своих друзей, стоящих там вдали около шампанского.
Хорошая, скромная девушка, ничего особенного, но золотая. И серебряные детали меня потрясли до глубины души. Дурацкая гордость, мне почему-то не хотелось показать, насколько я увлечён и потрясён ею, и небрежно так вёл себя, велел налить мне водки, разрезать помидор.
Разрезала, налила.
Вы думаете, это всё моя фантазия? Да какая там фантазия! Правда! Чистейшая! И все эти острова! И Лиза! И Суер! И Пахомыч, который стоял там сейчас около уже остатков шампанского! Какая же это жуткая правда! Весь пергамент правда! Весь! До единого слова.
Я только сказал:
— Прикройся, неловко.
И они правда глазели снизу на все эти её золотые и серебряные выкрутасы. И я глянул краем глаза, и снова бросил к чёрту кофий, рухнул на колени и потащил её с балкона внутрь спальни.
Спальни? Да! Это была спальня, чёрт меня подери!
И опять вышли на балкон — и снова вовнутрь.
И пошло — туда-сюда, туда-сюда. Кофий остыл. В конце концов я вяло валялся в полубудуаре, искренне сожалея, что я не бесконечен. Она так разогрелась, что просто обжигала плечиком, только грудь серебряная (небольшая) оставалась прохладной.
— Неужели ты и вправду хочешь МЕНЯ? — говорила Лизушка. — Другим только и нравится факт, что я — золотая.
— Ну золотая и золотая, — зевнул я. Устал, скажу вам, невероятно.
— Ты знаешь, — рассказывала Лиза, — они так хотят золота, что один дурак даже кувалдой меня по затылку ударил. Вначале всё шло хорошо, а после — бах! — кувалдой по затылку.
И она засмеялась.
— Но тут такой звон раздался, что не только князь Серебряный — сам золотой телец прискакал. Он сейчас уж здоровый бык — бодает направо и налево. Смеялись три дня!.. Не понимаю только, ты-то с чего меня полюбил? За что? Неужели искренне?
— Лиза, — сказал я, — ты — золотая, а я — простой человек, дай хоть передохнуть, отдышаться.
— Ну ладно, передохни.
Я приоткрыл глаза и вдруг снова открыл их. Глянул на Лизушку. Боже мой! Я действительно, кажется, попал! Невероятная баба! Ну, конечно, золотая, неотёсанная, лексикон, дурацкие манеры. Но всё это — окружение, ил. Не может быть! Так плавать вольно всю жизнь! И вдруг полюбить — кого? Золотую женщину! Из золота!