— Укипаловку, твоя светлость, они по большей части пьют укипаловку.
— Укипаловку? — изумился Мор, не замечая сдавленного хихиканья.
— Да, твоя светлость. Из яблок. Ну, по большей части из яблок.
Мору этот напиток показался достаточно здоровым.
— Отлично, — сказал он. — Кружку укипаловки, пожалуйста.
Потянувшись к карману, Мор извлек мешочек с золотом, которым снабдил его Смерть. Там ещё оставалось прилично золота. Во внезапно воцарившейся мертвой тишине звяканье монет звучало как громоподобный звон легендарных Медных Гонгов Лепта, который разносится по морю в штормовые ночи, когда течения тревожат их в башнях, покоящихся в трехстах безднах от поверхности.
— И пожалуйста, обслужи всех присутствующих господ. Подай им, что они пожелают, — добавил Мор.
Последовавший за этой фразой поток благодарностей настолько захлестнул его, что он не обратил внимания на один факт: его новым друзьям напиток подавался в крохотных, размером с наперсток рюмочках, и только перед ним одним стояла большая деревянная кружка.
Много баек рассказывается об укипаловке и о том, как её приготовляют на сырых болотах по древнему, передающемуся (впрочем, довольно нерегулярно и с искажениями) из поколения в поколение, от отца к сыну, рецепту. Что касается крыс, змеиных голов и свинцовой дроби — так это все неправда. А россказни о дохлых овцах и вовсе откровенная фабрикация. Из множества вариантов стоит остановиться на вариации на тему брючной пуговицы. Но то, что не следует допускать контакта окончательного продукта с металлом, — чистая правда. Это подтверждается тем, что, когда хозяин, откровенно обсчитав Мора, бросил горстку меди в лужицу на стойке, укипаловка немедленно вспенилась.
Мор понюхал напиток, затем сделал маленький глоток. Укипаловка слегка отдавала яблоками, чуть-чуть — осенним утром и очень сильно — вязанкой дров. Не желая, однако, проявить неуважение, Мор приложился к кружке по-настоящему.
Толпа наблюдала, затаив дыхание и тихонько считая глотки.
Мор почувствовал, что от него ждут каких-то слов.
— Хорошо, — сказал он. — Очень освежающе. — Он отхлебнул ещё раз. — Вкус слегка вторичен, — добавил он, — но это дело стоит добить, я уверен.
Откуда-то из задних рядов послышалось недовольное бормотание:
— Что я говорил! Он разводит укипаловку.
— Не-ет, ты же знаешь, что бывает, если в настойку попадет хоть капля воды.
Хозяин сделал вид, что не слышит.
— Тебе понравилось? — он задал этот вопрос примерно таким тоном, каким люди в прежние времена обращались к святому Георгию: «Кого-кого вы убили?»
— Довольно густая, — заметил Мор, — и вроде как ореховая.
— Извини-ка, — с этими словами хозяин мягко принял кружку из руки Мора.
Сунув в неё нос, он втянул запах и протер глаза.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Настойка самая что ни на есть правильная.
Он с восхищением смерил юношу взглядом. Его поразило не то, что Мор, не поперхнувшись, выпил чуть ли не пинту настойки. Но он был буквально сражен тем, что тот все ещё сохраняет вертикальное положение и, судя по всему, жив. Он передал баклагу обратно: это выглядело так, как будто он вручает Мору приз за победу в каком-то невероятном конкурсе. Когда юноша отхлебнул ещё раз, нескольких зрителей передернуло. Хозяин гадал, из чего у Мора сделаны зубы, и пришел к заключению, что, должно быть, из того же материала, что и желудок.
— А ты случайно не волшебник? — осведомился он на всякий пожарный.
— К сожалению, нет. А что, мне следует им быть?
«На вид не скажешь, — подумал хозяин, — у него походка не как у волшебников, да и не курит он». Он вновь перевел взгляд на баклагу с укипаловкой.
Что-то здесь не так. Что-то не так с этим парнем. Он выглядит подозрительно. Он выглядит…
…Более материально, чем полагается.
Это было нелепо, конечно. Стойка была материальна, пол был материален, и клиенты были настолько материальны, насколько можно желать. И все же от Мора, сидящего с довольно смущенным выражением на лице и небрежно потягивающего жидкость, которой можно чистить ложки, словно исходил особо мощный поток материальности. Как будто в нем присутствовал дополнительный слой или, скорее, дополнительное измерение Реальности. Его волосы были более волосяными, одежда — более одежной. Ботинки служили миниатюрным воплощением всей ботинковости на свете. От одного взгляда на него начинала болеть голова.
Однако Мор все-таки продемонстрировал, что он человеческое существо. Кружка выпала из его одеревеневших пальцев и застучала по плиткам пола, сквозь которые струйки укипаловки тут же принялись проедать себе дорогу. Палец Мора указывал на противоположную стену, рот беззвучно открывался и вновь захлопывался.