Завсегдатаи вернулись к своим разговорам и желудочным развлечениям, убежденные, что все идёт, как и должно идти. Теперь поведение Мора стало совершенно нормальным. У хозяина отлегло от сердца. Его варево реабилитировано. Перегнувшись через стойку, он дружелюбно похлопал Мора по плечу.
— Все в порядке, — посочувствовал он. — На людей это часто так действует. Несколько недель голова будет болеть, но особо не беспокойся. Капля укипаловки — и все как рукой снимет.
Всем известно, что против похмелья от болотной укипаловки нет средства более эффективного, чем собачья шерсть, хотя, если быть более точным, это следует назвать зубом акулы, а может, гусеницей бульдозера.
Но Мор, продолжая тыкать пальцем, произнес дрожащим голосом:
— Неужели ты не видишь? Это проходит сквозь стену! Оно уже здесь!
— Мало ли что лезет сквозь стену после первого глотка укипаловки. Обычно всякие зеленые и волосатые твари.
— Это туман! Разве ты не слышишь шипения?
— Шипящий туман, говоришь?
Хозяин посмотрел на голую стену, полностью лишенную чего бы то ни было таинственного, если не считать паутины в углах. Однако неподдельная тревога, звучащая в голосе Мора, вывела его из равновесия. На его вкус, лучше бы это были нормальные чешуйчатые чудовища. Имея дело с ними, мужчина не утрачивает ориентировки.
— Оно движется прямо через комнату! Неужели ты не чувствуешь?
Клиенты переглянулись. Мор заставлял их испытывать неловкость. Один или двое позже признались, что действительно что-то почувствовали — легкий звон ледяного колокольчика. Но это вполне можно было приписать несварению желудка.
Мор откинулся и ухватился за стойку. Его затрясло, ему потребовалось несколько мгновений, чтобы справиться с дрожью.
— Послушай, — сказал хозяин, — шутки шутками, но…
— До этого на тебе была зеленая рубаха!
Хозяин опустил глаза. Теперь в его голосе зазвучали явственные нотки ужаса.
— До чего? — затрясшись, спросил он.
К его изумлению, прежде чем пальцы успели завершить свое скрытое от посторонних глаз путешествие к шипастой дубинке, Мор рванулся через стойку и схватил его руку.
— У тебя ведь есть зеленая рубаха? — крикнул он. — Я видел её, у неё ещё такие маленькие желтые пуговицы!
— Ну, есть. У меня есть две рубашки. — Хозяин попытался слегка набить себе цену. — Я человек со средствами, — добавил он. — Просто сегодня я эту рубашку не надел.
Ему не хотелось спрашивать, откуда Мор узнал про пуговицы.
Отпустив его, Мор повернулся на сто восемьдесят градусов.
— Они все сидят на других местах! Где тот человек, что сидел у печки? Все изменилось!
Он опрометью выбежал на улицу, откуда через секунду донесся его сдавленный крик. Он ворвался обратно, безумные глаза горят, и обратился к испуганной толпе:
— Кто изменил вывеску? Кто-то поменял вывеску!
Хозяин нервно провел языком по губам:
— После того как умер старый король? Ты об этом?
Взгляд Мора заставил его похолодеть. Глаза юноши походили на два черных пруда, наполненных ужасом.
— Я о названии!
— У нас… Там всегда было одно и то же название, — произнес хозяин, отчаянно глядя на посетителей в поисках поддержки. — Разве я не прав, ребята? «Голова Герцога».
Толпа ответила подтверждающим бормотанием.
Мор переводил взгляд с одного лица на другое. Его заметно трясло. Затем он развернулся и вновь выбежал на улицу.
Собравшаяся публика услышала топот копыт во дворе. Цоканье становилось все слабее и слабее, пока не затихло совсем, точно лошадь исчезла с лица Диска.
Ни звука не нарушало воцарившуюся в таверне мертвую тишину. Мужчины старались избегать взглядов друг друга. Никто не хотел первым признаваться, что видел то, что, как ему казалось, он только что видел.
Одним словом, хозяину было предоставлено право неровными шагами преодолеть комнату, протянуть руку и пробежаться пальцами по знакомой, успокаивающей деревянной поверхности двери. Доски были целы. Во всех отношениях дверь как дверь.
Но все видели, как Мор трижды пробежал через неё. Не открывая.
Бинки выбивалась из сил, набирая высоту. Она поднималась почти вертикально, её копыта пинали воздух, а дыхание вырывалось из ноздрей клубами пара и кудрявым следом оставалось сзади. Мор держался коленями, руками и преимущественно силой воли, зарывшись лицом в лошадиную гриву. Он не смотрел вниз до тех пор, пока окружающий воздух не стал настолько же морозным и разреженным, насколько исправительный дом — уныл.