Каким бы ничтожным и непостоянным ни был мой достаток, я все равно был рад. По крайней мере, еще месяц могу не беспокоиться о деньгах, писать то, что мне нравится. Трудно было в это поверить. В смятении чувств, не находя себе места, охваченный то восторгом, то беспокойством, я был не в состоянии даже взяться за работу.
Восемь видов Токио… Я хотел когда-нибудь попытаться не торопясь, тщательно написать этот рассказ. Написать так, чтобы десять лет, прожитые мною в Токио, отразились бы в пейзажах, соответствующих определенным моментам жизни. Сейчас мне тридцать два. По японским понятиям это значит, что ты уже достиг средних лет. Да и я сам, как это ни грустно, вполне с этим согласен, учитывая, как я изменился физически и по темпераменту. Лучше этого не забывать. Все, весна твоей жизни кончилась, теперь ты уже степенный тридцатилетний мужчина. Восемь видов Токио… Я хотел написать это произведение беспристрастно, никому не пытаясь угодить, хотел, чтобы оно стало прощанием с моей молодостью.
«Вот и он постепенно стал обывателем» — такие глупые пересуды витают в воздухе и потихоньку достигают моих ушей. И каждый раз я им твердо отвечаю про себя: «Я всегда был обывателем. Вы, видимо, этого не заметили. Все наоборот». Когда я решил посвятить жизнь литературе, глупые люди посчитали, что со мной будет легко иметь дело. А я только посмеиваюсь. Вечная молодость — это удел актеров. В литературе этого нет.
Восемь видов Токио. Я решил, что именно сейчас, в нынешний период времени, необходимо это написать. Сейчас я не связан никакими обязательствами по работе. Есть запас денег больше ста йен. Не время сейчас растерянно слоняться по комнате, попусту вздыхая то от восторга, то от беспокойства. Я должен карабкаться наверх. Купив большую карту Токио, я сел на поезд, идущий в Маибара.
Я постоянно твердил самому себе: «Я еду не развлекаться. Я еду, чтобы с полной самоотдачей создавать величественный памятник своей жизни». В Атами я пересел на поезд, идущий в Ито, в Ито сел на автобус до Симоды. Затем три часа трясся в автобусе, двигаясь на юг вдоль восточного побережья острова Идзу, и, наконец, вышел в этой жалкой горной деревушке, всего в тридцать дворов. Я думал, здесь вряд ли берут за постой больше трех йен в день. В деревне было четыре маленьких гостиницы, убогость которых едва не повергала в тоску. Я выбрал гостиницу Ф. Мне показалось, что, несмотря на все ее убожество, она все-таки несколько получше остальных. Вульгарная, невоспитанная горничная провела меня на второй этаж и показала комнату, увидев которую я, в мои-то годы, чуть не расплакался. Мне припомнилась комнатушка, которую я три года назад снимал в одном пансионе в Огикубо. Пансион располагался в Огикубо, но был самого низкого пошиба. Однако нынешняя каморка рядом с кладовкой для белья казалась еще дешевле и безрадостней.
— А нет ли другой комнаты?
— Нет. Зато здесь ведь прохладно.
— Да?
Мне показалось, что меня обманывают. Может, я плохо одет.
— Есть комнаты по 3 йены 50 сэнов и по 4 йены. Обед оплачивается отдельно. Так какую вам?
— Пусть будет 3 йены 50 сэнов. Когда захочу есть, скажу. Я сюда приехал только на 10 дней, позаниматься.
— Подождите, пожалуйста.
Горничная ушла и через некоторое время вернулась обратно.
— У нас так заведено, что если кто останавливается надолго, то он должен заплатить вперед.
— Ах, вот как!? И сколько же я должен заплатить?
— Да хоть сколько… — запнулась она.
— Вот Вам 50 йен.
— Хорошо.
Я выложил на стол денежные купюры. Терпение мое лопнуло.
— Вот. Держите все. Здесь 90 йен.
В кошельке остались только деньги на сигареты. И как это меня сюда занесло?
— Благодарю Вас, — женщина ушла.
Я не имею права злиться — внушал я себе, — мне нужно выполнить важную работу. В моем нынешнем положении вряд ли можно рассчитывать на что-то лучшее. Я достал из чемодана ручку, чернила, бумагу.
Впервые за десять лет немного разбогател, и вот вам, пожалуйста. Впрочем, все эти трудности — неотъемлемая часть моей жизни — сказал я себе, и, сделав над собой усилие, не медля приступил к работе.
Я приехал не развлекаться. Я приехал работать. В этот вечер при тусклом свете лампы я развернул на весь стол большую карту Токио.
Да… Столько лет уже я не держал в руках такой вот полной карты Токио… Десять лет назад, впервые поселившись в столице, я стеснялся купить эту карту, боялся, не засмеют ли меня, мол, вот, деревенщина, и, наконец-то решившись, с вызовом, паясничая, купил ее и, засунув за пазуху, развязной походкой возвратился в пансион. Вечером, запершись, тайком развернул эту карту. Она была очень красивая — красная, зеленая, желтая… Затаив дыхание, я погрузился в нее. Сумидагава… Асакуса… Усигомэ… Акасака… Ну, все есть. Захотел где-нибудь побывать — пожалуйста, когда угодно. Мне даже показалось, что я созерцаю чудо.