— Да, знаешь ли… — Барсук скривил рот. — Попал на гору с каким-то странным названием, что-то вроде Пати-пати или Бо-бо, но в общем, что об этом говорить теперь… Очень уж я испугался.
Заяц невольно захихикал. Барсук не понял почему, но на всякий случай засмеялся тоже.
— Да-да, я не шучу, не думай. Кстати, имей в виду, что ходить туда не стоит. Сначала там идет гора Кати-кати, потом начинается Пати-пати-бо-бо. Вот это самое страшное место и есть. На гору Кати-кати тоже надо подниматься осторожно, а уж гора Бо-бо… Если попадешь туда, то и с тобой случится то же, что со мной. Ой, жжет-то как! Понял теперь? Советую и не приближаться к ней. Ты еще молод и должен прислушиваться к словам умудренного годами… впрочем, что это я? Какими годами? Ну, во всяком случае, не думай, что я шучу, отнюдь, я просто решил предостеречь тебя, как добрый старший товарищ. Я имею на это право, потому что все испытал на собственной шкуре. Ой, больно-то как!
— Я вам очень признателен и постараюсь быть осторожней. Ну а что вы решили насчет мази? В благодарность за любезный совет я готов отдать вам ее бесплатно. Давайте я намажу вам спину. Вам еще повезло, что я вовремя здесь появился, без моей мази вы бы уже распрощались с жизнью. Само провидение привело меня сюда. Да, видно, судьба.
— Судьба или не судьба, — тихо пробормотал Барсук, — а если мазь действительно бесплатная, то, пожалуй, намажь. Я, знаешь ли, в последние дни что-то не при деньгах. Понимаешь ли, женщины — на них страсть сколько уходит… Выдави-ка каплю мази мне на ладонь.
— Это еще зачем? — забеспокоился Заяц.
— Да просто так, посмотрю хоть, какого она цвета.
— Обычного цвета, такая же, как и другие. Вот видите? — он выдавил на барсучью лапу капельку мази.
Барсук поспешно стал натирать ею щеки, и Заяц, испугавшись разоблачения, схватил его за руку.
— Что вы, что вы! Эта мазь слишком сильна для лица! Разве можно, не делайте этого!
— Ладно уж, не буду, отпусти, — Барсук был в отчаянии. — Ну отпусти же, ты еще молод, тебе не понять… Знал бы ты, сколько мучений претерпел я за свои тридцать с лишним лет из-за слишком смутой кожи! Отпусти же меня. Дай я намажусь. Ты молод, и тебе не понять.
В конце концов Барсуку удалось вырваться и, оттолкнув Зайца, он с молниеносной быстротой втер мазь в кожу лица.
— У меня ведь довольно правильные черты, но все портит эта смугловатость. Вот и все. Ааай! Больно! Щиплет-то как! Сильная мазь, ничего не скажешь! Но так, наверное, и нужно, будь она слабее, не оказала бы никакого действия. Ой, ужасно щиплет. Но ничего, я потерплю. Ах черт, ну и мазь! Теперь эта девчонка у меня по-другому заговорит. Увидит мое прекрасное лицо и… Ой, больно! Она, поди, и не знает, что такое любовь. Пусть теперь умирает от любовного томления, а я буду делать вид, что меня это не касается. Ох, больно-то как! И впрямь хорошая мазь. Можешь теперь намазать меня всего — и спину и прочее. Умирать, так умирать. Мне бы только вот побелеть немного, ради этого и умереть не жалко. Мажь как следует, не стесняйся!
Довольно жалкое это было зрелище.
Но есть ли предел жестокости гордых красавиц? Должно быть, они сродни злым духам. Спокойно открыв банку, Зайчиха смазала ожоги Барсука горчицей и старательно втерла ее в кожу. Бедняга тут же скорчился от боли.
— Ох, ну и мазь. Действует как следует. Ох, ужас какой! Воды! Скорее воды! Где это я? В аду? Пощадите! Я не хочу в ад, не хочу! Ну да, не понравилось мне, что из меня собираются варить суп, вот я и одурачил старуху, только и всего. Я не виноват! Все свои тридцать с лишним лет я страдал из-за смуглой кожи. Женщины на меня и смотреть не желали. А сколько раз я попадал в дурацкое положение только потому, что у меня хороший аппетит? Никому, никому до меня нет дела! Один-одинешенек на всем белом свете. И черты лица у меня вроде бы правильные… — все слабее лепетал он, извиваясь от боли, и в конце концов потерял сознание.
Однако на этом несчастья Барсука не кончились. Даже у меня сжимается сердце от жалости, когда я описываю его злоключения. Во всей Японии не найдется, наверное, человека, который, подобно Барсуку, прожил бы вторую половину своей жизни столь неудачно. Стоило несчастному возрадоваться, что стать супом ему больше не грозит, как он ни за что ни про что попадает на ужасную гору Кати-кати, где получает страшные ожоги; чудом уцелев, он доползает до родной норы, и, казалось бы, ничто не должно помешать ему отлежаться там, но не тут-то было — его обожженную спину густо смазывают горчицей, и он теряет сознание от невыносимой боли. В довершение всего его подло заманивают в глиняную лодку, и он оказывается на дне озера Кавагути. Сплошные неудачи и никакого просвета. Можно, конечно, расценить все его несчастья как обычные неприятности, которые по вине женщин нередко выпадают на долю мужчин, но не слишком ли они бессмысленны? Главное, что ничего высокого и благородного в его страданиях не было.