92. СТИХИ НА ПЕРЕВОД «ИЛИАДЫ» Г. КОСТРОВЫМ{*}
Седьм знатных городов Европы и Ассии
Стязались кто из них Омира в свет родил?
Костров их спор решил
Он днесь в стихах своих России
Отца стихов усыновил.
1797
Как дождевая капля в море,
Такв вечность канул прошлый год,
Умчали радости и горе,
Но, улетев, отверстый вход
Оставил в мир им за собою.
Почто ж могучею рукою
Не затворил он тех дверей,
Чрез кои горесть к нам втекает?
Никак: он вход им заграждает,
Оставя Павла у дверей.
1797
94. ОТ СТАРОСТЫ ПАРНАССКА ЦЕХА{*}
Сей час
Я получил приказ,
И хоть всю прошлу ночь сомкнуть не мог я глаз
(Зане от зависти сну сделалась помеха),
Но если лиры бог
Поможет с высоты небесной,
То свадебный спеку пирог, —
Боюсь лишь, чтоб он не был пресный.
Иной, кто маслену провел с подругой ночь,
Легко поведат в-точь
Любовны, брачные потехи,
Но мне,
Которому случилися помехи
Их видеть и во сне,
Возможно ли успеть,
Чего лишаюсь, то воспеть?
Начало 1799
ПОЭМА, ТВОРЕНИЕ ДРЕВНЕГО КАЛЕДОНСКОГО БАРДАОССИЯНА, СЫНА ЦАРЯ ФИНГАЛА
Весьма давно, вникая в коренное народное русское стихосложение, поражен был я красотою его и, сожалея, что отечественное богатство сие коснеет в презрении, сочинил «Изыскание о гипербореанах», в переводе поэмы Оссиановой «Картона», который должен был сопровождать оные, поместит для образца несколько родов русского стихоразмерения.
Около 25-ти лет не издавал сочинений я сих в свет из лени, нерадивости, по причине коих остаются уже 10 лет под спудом 1200 экземпляров лирических моих сочинений. Может быть, иной догадливый читатель мой сочтет, что сие сделано мною из благоразумной осторожности, ибо чем позднее выйдут иные творения в свет, тем выгоднее для сочинителя и читателей. Как бы то ни было, я решился не прежде издать перевод поэмы «Картона», как после прочтения в «Беседе любителей русского слова» сперва «Письма» моего к Сергею Семеновичу Уварову о русско-латинском эксаметре, а потом «Краткого изыскания о гипербореях», в которых старался я доказать, что русский размер стихов имеет существенные преимущественные красоты пред стихосложением древних и новейших народов, и тем надеялся возбудить ревность искуснейших соотечественных пиитов к обогащению словесности, нашей драгоценною собственностию.
Истинно почту себя счастливым, когда не тщетною обольщал себя надеждою и если труд мой удостоится одобрения просвещенных людей.
1816
События веков протекших!
Деяния минувших лет!
Воскресните в моих вы геснях.
Журчание твоих, о Лора, чистых струй
Прошедша времени мне память возвращает.
Приятен слуху моему,
О Гермалат, твоей дубравы шум унылый.
Не видишь ли, Мальвина, ты
Скалы, вереском осененной?
10 Три ели от ее низвесились чела,
У ног излучиста долина зеленеет,
Там, нежну вознося главу,
Красуется цветок душистый.
Уединенно там растет седый волчец
И белыми на ветр летящими власами
Зеленый устилает луг.
Два камня, вросшие до половины в землю,
Подъемлют мшистые главы.
Пужливая оттоль в ночи уходит серна:
20 Она там призрак бледный зрит,
Священное сие всегда стрегущий место.
Два славны воины, Мальвина,
Лежат в ущельи сей скалы.
События веков протекших!
Деяния минувших лет!
Воскресните в моих вы песнях.
Кто сей, грядущий к нам из дальных чуждых стран
Среди своей несметной рати?
Морвенски знамена предшествуют ему,
30 В густых его кудрях играет легкий ветр,
Спокойный вид его войной не угрожает,
Он тих, как луч вечерний,
Сквозь тонки западны светящий облака
На злачную долину Коны.
Но кто как не Фингал, Комгалов храбрый сын,
Владыка, подвигами славный?
Он радостно холмы отечественны зрит
И тысяще велит воскликнуть голосам:
«Народы дальныя страны!
40 На ратном вы кровавом поле
Фингалом в бег обращены.
Сидящий на златом престоле
Владыка мира слышит весть
О гибели несметных воев:
В очах его пылает месть.
Ко сонму избранных героев
Стремя укорну, грозну речь,
Хватает он отцовский меч,
Лежащий на златом престоле.
50 Народы дальныя страны!
На ратном вы кровавом поле
Фингалом в бег обращены».