С тоской я с юных лет спознался
И горьку чашу пил;
За миг, что в радости промчался,
Годами скук платил.
И ныне, жизнь влача унылу,
По тернам лишь брожу;
Почти всех милых снес в могилу
И сам уж в гроб гляжу.
Итак, не радостных мечтаний
Увидишь здесь черты,
Увидишь скорбь, — и лишь стенаний
Услышишь эхо ты.
Почто же чтеньем сим печальным
Взвергать на сердце гнет?
Почто покровом погребальным
Мрачить веселья цвет?
Но требуешь, — ах! друг мой милый,
И ты уж, может быть,
Изведала, что в час унылый
Отрадно слезы лить.
Прими ж мой дар; когда, читая
Печальный стих, вздохнешь, —
О старце, Паша дорогая!
Сим вздохом вспомянешь.
117. БРЕННОСТЬ КРАСОТЫ{*}
Увы! что в мире красота? —
Воздушный огнь, в ночи светящий,
Приятна сердцу сна мечта,
Луч солнечный, в росе блестящий.
Мгновенье — нет Авроры слез,
Мгновенье — льстить мечта престала,
Мгновенье — метеор исчез,
Мгновенье — и краса увяла!
Эльвира! в легких сих чертах
Твою я повесть представляю:
Давно ли прелесть? — ныне прах,
И вид твой лишь в душе встречаю.
Но где ты днесь? О сердца друг!
Останок твой здесь персть покрыла,
Но персти не причастен дух
И не пожрет его могила.
Ты там, где вечен цвет красы,
Которая в тебе мелькнула,
Отрадой меря где часы,
От зол добро́та отдохнула.
Небесную отверзла дверь
Тебе над смертию победа
И радость ангелов теперь
Твоя сладчайшая беседа.
Моя ж беседа — грусть; и нет,
Нет сил прогнать тоску унылу;
Она всяк день меня ведет
На хладную твою могилу.
Сойди ж и ты, о друг мой, к ней,
Зри скорбью грудь мою раздранну;
Пролив в нее отрад елей,
Ты облегчи сердечну рану.
Дай сил ждать смертного часа,
Что съединит меня с тобою,
А здесь пусть дряхлость и краса
Покроются одной доскою.
118. БАТЮШКОВУ{*}
Скажи мне, Батюшков любезный!
Дай дружбе искренний ответ:
Зачем нельстивый и полезный
Ты пренебрег ее совет?
Зачем великолепно Тасса
Решился вновь похоронить,
Когда средь русского Парнаса
Его ты мог бы воскресить?
На то ль он краски бесподобны
И кисть свою тебе вручил,
Чтоб в память ты его надгробный
Лишь кипарис изобразил?
Нет, нет, признательнейшей дани
Он ждал за дар свой: он хотел,
Чтоб прелести любви и брани
На лире ты его воспел.
Ты пел уж их; и, восхищенный,
С вершин Парнаса Тасс внимал,
Когда, самим им вдохновенный,
Его ты песни повторял;
Когда на славном невском бреге
Гремел его струнами ты
И в хладном севере на снеге
Растил соррентские цветы.
Но ты замолк, и тщетно гласа
Знакомого бессмертный ждет;
И тщетно ждем мы: лира Тасса
И звука уж не издает.
Почто ж замолк ты? Дружбы пени
Прими без ропота, мой друг!
Почто, предавшись томной лени,
Паривший усыпил ты дух?
Проснись; ударь по сладкогласным
Струнам — и, славных дел певец,
С Торкватовым венцом прекрасным
Прекрасный свой сплетешь венец.
119. ОТВЕТ ФЕДОРУ ПЕТРОВИЧУ ЛЬВОВУ{*}
Хорошо тому о счастье,
Друг любезный! говорить,
Кто в житейском мог ненастье
Голову плащом прикрыть,
Тем, в котором мудрость скромна,
Из дворца ушед огромна,
Любит в шалаши ходить!
В море кто мирском бурливом
Мог, попутный ветерок
В парус уловя, заливом
К пристани привесть челнок,
Чтоб там груз свой непричудный —
Мир, любовь — снести хоть в скудный,
Но защитный уголок.
Там он, вне толпы мятежной,
И сует, и прихоте́й,
С милою подругой нежной
Роем окружен детей.
Видит в сине море дально
Льющийся струей кристальной
Ручеек веселых дней.
От вельможеских затейных
Убегает он пиров,
Но навстречу игр семейных,
Как дитя, бежать готов;
Дружбу в гости приглашает
И тишком с ней подстригает
Крылья сча́стливых часов.
Там он может на досуге
Звонку лютню острунять
И, о старом вспомня друге,
Песнь игриву напевать;
Может, с чванства сняв личину,
Счастья скромного картину
Всем на зависть представлять.