МЕРКУРИЙ И РЕЗЧИК{*}
Меркурию в житье с богами неразлучно
На небе стало очень скучно
Не знать, в какой на свете он цене...
Он богом был. — Так что ж? Ведь кто на вышине,
Тому хотя поклоны отправляют,
Но иногда всем сердцем презирают.
Итак, Меркурий наш отправился на низ,
Закутав божеских великолепье риз
В простую епанчу суконну,
Чтоб сердца в глубину бездонну
Людей проникнуть легче мог
И чтоб узнать, в душе такое ли почтенье,
Как и наружное во храмах обоженье.
Каков бы ни был, каждый бог
Безмерно хочет ведать,
Что люди говорят о нем,
Тогда ль, как сядут пообедать
И, развернув сердца вином,
В веселье просто, без искусства,
Лиют свои наружу чувства,
Или иначе как.
Меркурий не дурак,
То всякому известно,
Кто жизнь его читал.
То правда, не всегда он честно,
Однако же всегда по-лю́дски поступал;
И часто Купидон, колико ни коварен,
Его себе на помочь звал
И был ему за то безмерно благодарен;
То есть, как значит то приказный штиль,
Амур ему платил.
И вот Меркурий наш уже и в город входит.
Дом славна Резчика нечаянно находит.
По вывеске нетрудно то сыскать.
На ней написано: «Здесь боги есть продажны».
«Вот тут-то я могу узнать,
Которые для смертных боги важны», —
Меркурий сам себе сказал
И Резчику предстал.
«Что сто́ит сей Зевес и с громом?» — «Пять рублей»
— «А этот, Аполлон?» — «Четыре».
«Возможно ли богам, так славным в целом мире,
Толь мало стоить у людей! —
Меркурий сам с собою рассуждает. —
Однако же не так-то винен свет,
Что мало этих двух бессмертных почитает:
Один всегда гремит, другой всегда поет.
От них нет проку никакого.
Вот о себе без лести я скажу,
Что свойства я совсем иного;
Себя стократ полезней нахожу:
Между людей торги я разные вожу».
Сей мыслию надменный
И по уши в себя влюбленный,
Сказал: «Я думаю, Резчи́к,
Ты за Меркуриев почтенный светом лик
Запросишь золота?..» — «Никак; я слов не трачу:
Коль купишь у меня кого из двух богов,
Повесу этого тебе готов
Я даром уступить в придачу».
Вот так-то о себе мечтая высоко,
Мы часто падаем безмерно глубоко.
СУДЬЯ И ВОР {*}
Сказка
Подлез, подкрался вор —
В ворота или на забор,
Нет нужды в этом;
Когда — зимой иль летом —
И в этом нужды нет.
О, как же любопытен свет!
Начни что сказывать, со спросами приступят
И ум рассказчика, хоть что, тотчас притупят
Подробно им скажи о том о сем:
Каков лицом?
Каков кудрями?
Каков бровями?
Велик ли рост?
И даже и о том, у вора есть ли хвост?
Довольно вам: его поймали,
Его связали
И привели к судьи
Судья кричит: «Ах, батюшки мои!..
Так! это он! старинный мой знакомец!
Стреляй, мой прежний сопитомец.
И с ним учился вместе я.
Он вор — а я судья!..
Скажи: товарищи, залетны наши птицы,
Где ныне? как живут? и чем? и кто?
Какие в обществе они играют лицы?
Судьи ль они? или иное что?
С тех пор как с ними я расстался,
О них не слышу ничего».
На дружеский вопрос плечами вор пожался,
Сказав: «Повесили их всех до одного;
Лишь только я да ты остался».
ДОБРЫЙ СОВЕТ{*}
Сын винного отца,
То есть напитков продавца,
По смерти батюшки, его благословеньем,
То есть накопленным именьем,
Не знаю, как-то стал достойный человек,
То есть и дворянин, и знатен, и чиновен;
Набитый графам брат, с сиятельными ровен.
Он прежний позабыл бутылочный свой век.
Дворянский род его ему казался древен.
Спесив, заносчив, вспыльчив, гневен,
Он нос пред всеми поднимал
И выше носа он плевал.
Всё меря по вину, отцовскому товару,
Он знал, что ценно лишь одно
Горячее вино;
И думал: дворянин — не дворянин без жару.
Случилося ему в беседе в жар вступить.
За честь ли было то? Я в том не уверяю.
Пускай за честь. Что я от этого теряю?..
Когда чего не можно заслужить,
Так можно то у нас купить...
Но как бы ни было, молодчик наш взбесился,
Вскричал, вскипел, вздурился
И рад за честь
На стены лезть.
Не знаю, кто на этакую шалость
Ему в ответ:
«Прими полезный мой совет
И не бесись за малость.
Отца воспомни твоего
Ухватку прелюбезну
И перейми его
Ты кротость, для тебя полезну:
Когда покойник мне хмельное отпущал,
То воду он всегда туда мешал».