Сказала: «Коль тебе со мной расстаться жаль,
Приди ты под вечер ко мне под дуб там дальный,
И успокой, Дамон, теперь свой дух печальный,
А между тем меня на памяти имей
И не забудь, мой свет, горячности моей».
КАЛИСТА{*}
Близ паства меж лугов и рощ гора лежала,
Которую волна морская омывала.
Пустыня вся была видна из высоты.
Увеселяли взор различны красоты.
Во изумлении в луга и к рощам зряща
Печальна Атиса, на сей горе седяща, —
Ничто увеселить его не возмогло:
Прельстивше пастуха лицо всю кровь в нем жгло.
Тогда в природе был час тихия погоды.
Он смотрит изумлен в спокоющися воды,
В которых вдалеке край неба погружен,
И дальностию взор пастуший пресечен.
В смущении своем на воды он взирает
И, тяжко воздохнув, от горести вещает:
«Как, море, в глубине твоей Эол ни лих,
Однако и тебе есть некогда отдых.
А я, кого люблю, нещадно мучим ею,
Ни на единый час отдыха не имею.
Волнение твое царь ветров укротил,
Мучителей твоих в пещеры заключил,
А люту страсть мою ничто не укрощает,
Любовь, начав терзать, всегда меня терзает».
Калиста посреди стенания сего
Уединение разрушила его.
«Я слышу, — говорит ему, — пастух, ты стонешь.
Во тщетной ты любви к Альфизе, Атис, тонешь,
Каких ты от нея надеешься утех?
Она стенание твое приемлет в смех.
Ты знаешь, что она тебя уничтожает,
Свирели твоея и песен не внимает.
Цветы в твоих грядах простая ей трава,
И песен жалостных пронзающи слова,
Когда ты свой поешь неугасимый пламень,
Проходят в сердце к ней, как стрелы в твердый камень.
Покинь суровую, ищи другой любви
И злое утоли терзание крови!
Пускай Альфиза всех приятнее красою,
Но зная, что она гнушается тобою,
Отстань и позабудь ты розин дух и вид,
Всё то тебе тогда гвоздичка заменит.
Ты всё пригожство то, что зришь теперь несчастно,
Увидишь и в другой, кем сердце будет страстно,
И, вспомянув тогда пастушки сей красы,
Потужишь, что терял ты вздохи и часы.
Нашед любовницу с пригожством, ей подобным,
Стыдиться будешь ты, размучен сердцем злобным».
На увещание то Атис говорит:
«Ничто сей склонности во мне не истребит.
Ты, эхо, наши все здесь гласы повторяешь!
Ты, солнце, всякий день здесь паство освещаешь
И видишь пастухов, пасущих здесь стада.
Вам вестно, рвался ль так любовью кто когда?
И вам известно то, могу ль я отлюбиться.
Не буду никогда, Калиста, я стыдиться,
Что ту, суровую, всем сердцем я любил,
Которой я за то нимало не был мил.
Еще не упадет со хладного снег неба
И земледелец с нив еще не снимет хлеба,
Как с сей прекрасною пустыней я прощусь
И жизни своея ненадобной лишусь.
Низвергнусь с сей горы; мне море даст могилу,
Я тамо потоплю и страсть и жизнь унылу,
И ежели я тем ей жалость приключу,
Так я желанья часть хоть в смерти получу,
А если жизнь моя суровой к смеху свянет,
Уж мой досады сей дух чувствовать не станет».
— «Ты хочешь, — говорит пастушка, — жизнь пресечь?
Отчаянная мысль, отчаянная речь
Цветущей младости нимало не обычны.
Кинь прочь о смерти мысль, к ней старых дни приличны,
А ты довольствуйся утехой живота.
Хоть будет у тебя любовница не та,
Такую ж от другой имети станешь радость,
Найдешь веселости, доколь пребудет младость.