Выбрать главу
Коль хочешь то писать, так прежде ты влюбись. Гремящий в оде звук, как вихорь, слух пронзает, Кавказских гор верхи и Альпов осязает. В ней молния делит наполы горизонт, И в безднах корабли скрывает бурный понт. Пресильный Геркулес злу Гидру низлагает, А дерзкий Фаетон на небо возбегает, Скамандрины брега богов зовут на брань, Великий Александр кладет на персов дань, Великий Петр свой гром с брегов Бальтийских мещет, Екатеринин меч на Геллеспонте блещет. В эпическом стихе Дияна — чистота, Минерва — мудрость тут, Венера — красота. Где гром и молния, там ярость возвещает Разгневанный Зевес и землю возмущает. Когда в морях шумит волнение и рев, Не ветер то ревет, ревет Нептуна гнев. И эха голосом отзывным лес не знает, — То нимфа во слезах Нарцисса вспоминает. Эней перенесен на африканский брег, В страну, в которую имели ветры бег, Не приключением; но гневная Юнона Стремится погубить остаток Илиона. Эол в угодность ей Средьземный понт ломал И грозные валы до облак воздымал. Он мстил Парисов суд за почести Венеры И ветрам растворил глубокие пещеры. По сем рассмотрим мы свойство и силу драм, Как должен представлять творец пороки нам И как должна цвести святая добродетель. Посадский, дворянин, маркиз, граф, князь, владетель Восходят на театр: творец находит путь Смотрителей своих чрез действо ум тронуть. Коль ток потребен слез, введи меня ты в жалость, Для смеху предо мной представь мирскую шалость. Не представляй двух действ моих на смеси дум: Смотритель к одному тогда направит ум, Ругается, смотря, единого он страстью И беспокойствует единого напастью. Афины и Париж, зря крашу царску дщерь, Котору умерщвлял отец, как лютый зверь, В стенании своем единогласны были И только лишь о ней потоки слезны лили. Не тщись мои глаза различием прельстить И бытие трех лет во три часа вместить: Старайся мне в игре часы часами мерить, Чтоб я, забывшися, возмог тебе поверить, Что будто не игра то действие Но самое тогда случившесь бытие. И не гремя в стихах, летя под небесами; Скажи мне только то, что страсти скажут сами. Не сделай трудности и местом мне своим, Чтоб я, зря, твой театр имеючи за Рим, В Москву не полетел, а из Москвы к Пекину: Всмотряся в Рим, я Рим так скоро не покину. Для знающих людей не игрищи пиши: Смешить без разума — дар подлыя души. Представь бездушного подьячего в приказе, Судью, не знающа, что писано в указе. Комедией писец исправить должен нрав: Смешить и пользовать — прямой ея устав. Представь мне гордого, раздута, как лягушку, Скупого: лезет он в удавку за полушку. Представь картежника, который, снявши крест, Кричит из-за руки, с фигурой сидя: «Рест!» В сатире ты тому ж пекись, пиша, смеяться, Коль ты рожден, мой друг, безумных не бояться, И чтобы в страстные сердца она втекла: Сие нам зеркало сто раз нужняй стекла. А эпиграммы тем единым лишь богаты, Когда сочинены остры и узловаты. Склад басен Лафонтен со мною показал, Иль эдак Аполлон писати приказал. Нет гаже ничего и паче мер то гнусно, Коль притчей говорит Эсоп, шутя невкусно. Еще мы видим склад геройческих поэм, И нечто помяну я ныне и о нем. Он подлой женщиной Дидону превращает, Или нам бурлака Энеем возвещает, Являя рыцарьми буянов, забияк. Итак, таких поэм шутливых склад двояк: Или богатырей ведет отвага в драку, Парис Фетидину дал сыну перебяку. Гектор не в брань ведет, но во кулачный бой, Не воинов — бойцов ведет на брань с собой. Иль пучится буян: не подлая то ссора, Но гонит Ахиллес прехраброго Гектора. Замаранный кузнец во кузнице Вулькан, А лужа от дождя не лужа — океан. Робенка баба бьет, — то гневная Юнона. Плетень вокруг гумна, — то стены Илиона. Невежа, верь ты мне и брось перо ты прочь Или учись писать стихи и день и ночь.
<1774>

ЭКЛОГИ

ДОРИЗА{*}

Еще ночь мрачная тьмы в море не сводила, Еще прекрасная Аврора не всходила, Корабль покоился на якоре в водах, И земледелец был в сне крепком по трудах, Сатиры по горам не бегали лесами, А нимфы спали все, храпя под древесами. И вдруг восстал злой ветр и воды возмущал, Сердитый вал морской пучину восхищал, Гром страшно возгремел, и молнии сверкали, Луна на небеси и звезды померкали. Сокрыли небеса и звезды и луну, Лев в лес бежал густой, а кит во глубину, Орел под хворостом от стража укрывался. Подобно и Дамон во страх тогда вдавался. Рекою падал дождь в ужасный оный час, А он без шалаша свою скотину пас. Дамон не знал, куда от беспокойства деться, Бежал сушить себя и вновь потом одеться. Всех ближе шалашей шалаш пастушкин был, Котору он пред тем недавно полюбил, Котора и в него влюбилася подобно. Хоть сердце в ней к нему казалося и злобно, Она таила то, что чувствовал в ней дух. Но дерзновенный вшел в шалаш ея пастух. Однако, как тогда зла буря ни сердилась, Прекрасная его от сна не пробудилась И, лежа в шалаше на мягкой мураве, Что с вечера она имела в голове, То видит и во сне: ей кажется, милует, Кто въяве в оный час, горя, ее целует. Проснулася она: мечтою сон не лгал. Пастух вину свою на бурю возлагал. Дориза от себя Дамона посылала, А, чтобы с ней он был, сама того желала. Не может утаить любви ея притвор, И шлет Дамона вон и входит в разговор, Ни слова из речей его не примечает И на вопрос его другое отвечает. «Драгая! не могу в молчании гореть, И скоро будешь ты мою кончину зреть». — «Но, ах! Вещаешь ты и громко мне и смело!.. Опомнися, Дамон, какое это дело! Ну, если кто зайдет, какой явлю я вид, И, ах, какой тогда ты сделаешь мне стыд? Не прилагай следов ко мне ты громким гласом И, что быть хочешь мил, скажи иным мне часом. В пристойно ль место ты склонять меня зашел! Такой ли, объявлять любовь, ты час нашел!» Дамон ответствовал на нежные те пени, Перед любезной став своею на колени, Целуя руку ей, прияв тишайший глас: «Способно место здесь к любви, способен час, И если сердце мне твое не будет злобно, Так всё нам, что ни есть, любезная, способно». Что делать ей? Дамон идти не хочет прочь! Взвела на небо взор: «О ночь, о темна ночь! Усугубляй свой зрак; жар разум возмущает, И скрой мое лицо!» вздыхаючи, вещает. «Дамон! Мучитель мой! Я мню, что мой шалаш Смеется, зря меня и слыша голос наш. Глуша его слова, шумите вы, о рощи, И возвратись покрыть нас, темность полунощи!» Ей мнилося, о них весть паствам понеслась, И мнилося, что вся под ней земля тряслась. Не знаючи любви, «люблю» сказать не смеет. Сказала... Множество забав она имеет, Которы чувствует взаимно и Дамон. Сбылся, пастушка, твой, сбылся приятный сон. По сем из волн морских Аврора свет рождала И спящих в рощах нимф, играя, возбуждала, Зефир по камешкам на ключевых водах Журчал и нежился в пологих берегах. Леса, поля, луга сияньем освещались, И горы вдалеке Авророй озлащались. С любезной нощию рассталася луна, С любезным пастухом рассталась и она.
<1768>