МУЖ ЛАЙЛИ ЗАБОЛЕВАЕТ И УМИРАЕТ ОТ НЕРАЗДЕЛЕННОЙ СТРАСТИ
Таинственных событий провозвестник,
Такие образы творит кудесник:
Святыня, озаряющая мир,
О нет, в Китае созданный кумир,
Лайли, с душой, подобною твердыне, —
Нет, яркий месяц в звездном паланкине,
Супругу ласкою не воздала
За все его хорошие дела,
К ларцу любви не подпускала мужа,
Покорности пред ним не обнаружа,
И удовлетворения тетрадь
Не стала перед мужем раскрывать.
Супружеского не изведав блага,
Он заболел и слег в постель, бедняга.
В соединенье он обрел беду
О пользе думал, а пришел к вреду
Соединенье — груз невыносимый,
Коль друг — не друг, любимый — не любимый.
Всё время видеть пред собой Эдем,
Вступить в него не смея вместе с тем, —
Ужаснее стократ и безысходней,
Чем огненные муки преисподней.
Лишь о Лайли он думал, лишь о ней,
И делалась его болезнь сильней.
Он в лихорадке пламенел, и била
Так часто, жарко пульсовая жила,
Что пульс прощупывавшая рука
Подпрыгивала! Смерть была близка,
И, если палец к пульсу прикасался,
Он сразу, как свеча, воспламенялся.
Когда явился к изголовью врач,
То стал искать пути к здоровью врач,
Но, колбу увидав с мочой больного,
Решил: больной не исцелится снова.
Он быстро таял на глазах врача, —
В себе таила смерть его моча.
В ужасных муках тяжкого недуга
Кончались дни злосчастного супруга,
И вечность сжалилась над ним и вдруг
Его от всех освободила мук,
От вожделения спасла больного,
И он из плена вырвался земного,
Из клетки мира вырвалась душа,
В потусторонний, вольный мир спеша.
Чтоб вечно жить, скончался он, страдая.
Возможность разве есть у нас другая?
Душа сначала боль познать должна:
Тогда лишь будет в плоть заключена.
Ты в боли пребываешь в сей юдоли
И оставляешь землю, полон боли.
Существованье — боль, и боль — исход.
О, этот мир, где в боли боль живет!
Лишь тот избегнет боли и кручины,
Кто умереть способен до кончины...
Лайли, скорбя от Кайса вдалеке,
Влачила дни в унынье и тоске.
По мужу траур — средством был, не боле,
Чтоб сердце облегчить от тяжкой боли.
Сгустилась боль в ее груди в клубок,
И вздох ее был жарок и глубок,
И слезы траура ей облегчали
Возможность выражения печали.
Когда она рыдала. «Милый друг!»
И жемчуг слез блистал, — то не супруг
Предметом был ее мольбы унылой.
Другой мерещился ей образ милый.
Надев одежды горя и беды,
Сидела по обычаю идды.
Рыдала по ночам на скорбном ложе,
Но имя в помыслах — одно и то же,
В слезах и горе пребывала днем,
Но плакала — о нем, всегда о нем:
Она печать использовала вдовью,
Чтоб вволю плакать над своей любовью,
И замолкали злые языки
При этих звуках горя и тоски.
МАДЖНУН ПЛАЧЕТ, УЗНАВ О СМЕРТИ МУЖА ЛАЙЛИ, И ДОСТАВИВШИЙ ЕМУ ЭТУ ВЕСТЬ СПРАШИВАЕТ О ПРИЧИНЕ ЕГО СЛЕЗ
Тот, кто пришел к Маджнуну через степи,
Тем самым разума разбивши цепи,
Чьи речи о замужестве Лайли
Безумного скитальца потрясли, —
Решил смягчить удар непозабытый,
Играя на струне, любовью свитой.
Узнав, что сделалась Лайли вдовой,
Помчался в степь глухую верховой,
И долго он скакал в пыли блужданий,
И отыскал Маджнуна в глухомани.
Сказал он: «Для тебя отрада есть.
Произнести позволь мне эту весть.
Колючка на твое упала поле,
Пронзила душу, ты кричал от боли,
Но ветер смерти без следа унес
Причину горестей твоих и слез,
А говоря короче — новобрачный
Ушел из сей юдоли жизни мрачной,
Ушел, унес навеки свой недуг,
А бытие тебе оставил вдруг».
Маджнун, узнав, что муж Лайли скончался,
Что он с юдолью бренной распрощался,
Заплакал, словно облако весной,
Стеная, извиваясь, как больной.
Не понимая, почему он плачет,
Тот вестник вопросил: «Что это значит?
О государь влюбленных, ты велик,
Ты в тайну таинства любви проник.
Не ты ль кричал в тоске невыразимой,
Услышав о замужестве любимой?
Не ты ль весь мир в отчаянье поверг
Так, что в глазах вселенной свет померк?
И вот, когда соперник твой скончался
И с этой вестью я к тебе примчался,
Как и тогда, горюешь ты опять,
Ты снова начал плакать и стенать.
Как согласуешь слезы те и эти?
Ответствуй мне, нуждаюсь я в ответе!»
Сказал Маджнун: «Я плакал в первый раз,
Затем что душу этот брак потряс.
Тот, кто не плачет от душевной раны,
Не человек, а камень бездыханный.
А ныне потому я слезы лью,
Что пламень душу охватил мою.
Тот, кто не только серебро и злато,
Кто отдал всё, чем жизнь была богата,
Кто мир отверг, чтоб с милой быть вдвоем,
Кто стал для юной розы соловьем,
Чьим домом сделался цветник любимой,
Чьим светочем зажегся лик любимой, —
Скончался, не познав ее любви,
Не увенчав сближеньем дни свои.
И я бреду за милой дни за днями,
И тысяча фарсангов между нами.
В пещере сплю в неведомом краю,
В глухой степи я утро застаю.
Мы и мечтать не смеем о сближенье,
Нам не поможет и воображенье,
Мы только в том сближенье познаем,
Что страждем в мироздании одном,
Что по одной земле ступаем оба,
Что будут в той земле два наших гроба.
Ты знаешь, смертью я умру какой?
В пыли разлуки лягу, как изгой.
Провижу — этот час наступит вскоре,
Я из груди исторгну пламя горя,
Со всеми разлучен, не только с ней,
Я лягу средь колючек и камней.
Мне будут сострадать одни лишь звери,
И лишь газель заплачет о потере,
И вспомню я газель — отраду глаз,
И, руку протянув, в последний раз
Я притяну газель в объятья страстно,
И без сознанья отойду безгласно.
Душа с сознаньем пустятся в полет,
А мир мою кончину осмеет.
В могиле мне устроят новоселье,
Когда покину кладбище газелье,
В могиле сохраню свою любовь,
Пока из мертвых не восстану вновь.
Тот, кто стезю скорбей избрал заране,
Чье сердце — в язвах горя и страданий,
Себя счастливцем да не смеет счесть,
О смерти недруга услышав весть.
Как посмеюсь над бедствием другого,
Коль сам страшусь я бедствия такого?
Забудет ли сей злобный небосвод,
Когда и чей приблизится черед?
Вчера сопернику нанес он рану,
А завтра я добычей смерти стану
Не лучше ль плакать над своей душой,
Чем радоваться гибели чужой?
Кто истинный мудрец в земной юдоли?
Тот, кто чужой не радуется боли!»
Сказав, Маджнун прощенья попросил
У вестника, что выбился из сил.
Тот к землякам помчался по долинам,
Остался Кайс в сообществе зверином.