КРАСОТА САЛАМАНА ДОСТИГАЕТ ВСЕСТОРОННЕГО СОВЕРШЕНСТВА. У АВСАЛЬ ВОЗНИКАЕТ ЛЮБОВЬ К НЕМУ, И ОНА ПРИБЕГАЕТ К УЛОВКАМ, ЧТОБЫ ПЛЕНИТЬ САЛАМАНА
Петь Саламана беден мой язык,
Когда он дивной зрелости достиг.
Он — кипарис, величие обретший,
Сад утонченности, весной расцветший.
Сперва он был незрелым, но, когда
Настало время зрелости плода,
Абсаль его всем сердцем возжелала,
К запретному плоду стремиться стала.
Но плод на верхней ветке вырастал,
Ее аркан плода не доставал.
И начала она — хитро и смело —
Свою красу подчеркивать умело.
То завитки, как мускусную мглу,
Распустит по лилейному челу,
То, темный волос разделив пробором,
Украсится невиданным убором,
То черной басмой в горнице своей
Наложит тетиву на лук бровей,
То подведет глаза свои сурьмою,
Неся смятенье миру и покою.
Ланитам придавала блеск румян,
Чтоб утерял терпенье Саламан.
И родинку искусно подводила,
И птицу сердца родинкой манила.
Всегда смеялась, весело шутя,
Зубов прекрасных жемчугом блестя.
То рукава повыше закатает,
Мол, дело делать ей рукав мешает,
То бегает проворно, хлопоча,
Браслетами-хальхалями бренча,
Чтобы от их колдующего звона
Ему постыли царство и корона.
Все дни она — заманчиво мила —
Перед глазами у него была.
Ведь женской прелести очарованье
Через глаза рождает в нас желанье.
РАССКАЗ О ЗУЛЕЙХЕ, СДЕЛАВШЕЙ НА СТЕНАХ СВОЕГО ДВОРЦА ИЗОБРАЖЕНИЯ СВОЕГО ЛИЦА, ЧТОБЫ ЮСУФ, КУДА НИ ПОСМОТРЕЛ, УВИДЕЛ ЕЕ ЛИЦО И ПОЧУВСТВОВАЛ К НЕЙ ВЛЕЧЕНИЕ
Для Зулейхи построен был дворец
Белей суфийских искренних сердец.
Резьбою там не украшали стены,
Зеркальной чистотой блистали стены.
Художника она велела звать
И облик свой на стенах написать.
И стены зал — на всем их протяженье
Покрыли сплошь ее изображенья.
Тогда она Юсуфа позвала,
Чадру с лица красивого сняла.
Он взглядом от соблазна отвращался,
Но всюду вновь с лицом ее встречался.
От прелести ее и от речей
Возникло у него влеченье к ней.
Решил исполнить он ее желанье
И с нею утолить свое желанье.
Но разум доводы ему явил
И в чистоте душевной утвердил.
Юсуф желаемого не коснулся,
Ушел до срока — и не оглянулся.
УЛОВКИ АБСАЛЬ ДЕЙСТВУЮТ НА САЛАМАНА, И ОН НАЧИНАЕТ ОЩУЩАТЬ СКЛОННОСТЬ К НЕЙ
И Саламан — хоть он и скромен был,
Хоть в помыслах он чистоту хранил —
Почувствовал: он взглядом в сердце ранен,
Косою мускусною заарканен.
Он чувствовал: сломил терпенье в нем
Изогнутых бровей ее излом.
Стал горек мед от смеха уст медовых,
И потерял он сон в ее оковах.
Он неотступно в тишине ночной
Ее воображал перед собой.
Он перед этой родинкою черной
Погибнуть был готов душой покорной.
От беспокойных локонов ее
Он потерял спокойствие свое.
Так, молча, страстью он воспламенялся,
Но в глубине душевной устрашался.
«Не дай, господь! — молился он в тиши. —
Ведь это гибель для моей души!
Люблю... Но, с ней любви вкусив, я знаю,
Величие и сан я потеряю.
Ведь счастье, что пройдет в конце концов,
Не кыбла для надежды мудрецов».
РАССКАЗ О СЛЕПОЙ ВОРОНЕ НА БЕРЕГУ СОЛЕНОГО МОРЯ, КОТОРОЙ ЦАПЛЯ ПРЕДЛАГАЛА ПРЕСНУЮ ВОДУ, НО ТА НЕ ПРИНЯЛА ЕЕ
Ворона стала слепнуть и от горя
Решила доживать свой век у моря;
Морскую воду горькую пила
И к той воде привычку обрела.
Однажды к морю прилетела цапля,
Как с облаков добра участья капля.
И над вороной сжалилась она,
Что ей вода морская солона.
Сказала цапля: «Ты не брезгуй мною,
Я пресной напою тебя водою!
Ведь про запас имеется всегда
В моем зобу прохладная вода».
— «Друг, я боюсь, — ответила ворона, —
Что потеряю вкус к воде соленой.
Коль жажду пресной утолю водой,
Пить не смогу потом воды морской.
Ты улетишь, а я, полуслепая,
Останусь тут, от жажды погибая.
Уж лучше с горькой быть водой в ладу,
Чтоб горшую не испытать беду!»