Магомет
Изменник, ах, кого я вижу пред собою!..
Фемист
Довольствуйся, тиран, несчастного судьбою...
Благодари ее... что мстительный мой меч...
Не мог злодейския... души твоей... извлечь...
(Умирает.)
Магомет
О небо, всех моих лютейших бед свидетель!
На то ли им сию ты дало добродетель,
Чтоб только чрез нее покой мой возмутить
И все мои дела в ничто преобратить?
Преславного сего быв града победитель,
Соделался теперь прелютый я мучитель.
Опаснейших моих злодеев истребя,
Увы! гнушаюся я ныне сам себя...
(К народу)
А вы, о лютые тираны нежной страсти,
Творцы и зрители презлой моей напасти!
Познаете сие вблизи родосских стен,
Чего я вами днесь, свирепые, лишен;
Заплатите мой гнев, рожденный сей любовью,
Ужасным бедствием, стенанием и кровью.
ДРАМА С МУЗЫКОЮ
115. ПИГМАЛИОН, ИЛИ СИЛА ЛЮБВИ {*}
Драма с музыкою в одном действии
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Пигмалион, царь Амафунский.
Венера.
Купидон (без пения).
Истукан.
Гемон, наперсник Пигмалионов (без пения).
Вельможи и народ
ЯВЛЕНИЕ 1
Театр представляет сад Пигмалионов, в котором видны начатые и недоделанные истуканы, из коих один он доделывает, ударяя орудием по размеру музыки, а между сими истуканами один стоит особо под прозрачным покрывалом По окончании музыки Пигмалион, встав, рассматривает доделываемый им истукан и говорит:
Пигмалион
Нет блеска во ее потупленных очах,
Не вижу стройности желаемой в руках...
(Садится, делает и, паки восстав, говорит)
Не тако сотворил, как мнил, у рук я персты,
Не с тою нежностью уста ее отверсты.
(Паки садится, делает и, восстав, паки говорит)
Колени слишком ей и перси обнажил,
Не так, как я хотел, в ней всё расположил
(Смотря на прочие истуканы)
О боги, что начну? И что творити стану?
От истукана мысль преходит к истукану,
Я с камня взорами на камень прехожу,
В творении своем себя не нахожу,
Нет живости ни в чем, души ни в чем не видно...
О пламень разума! ты гаснешь очевидно!
Какою мрачною завесой ты покрыт?
Увы! Пигмалион богов уж не творит.
Воображения мои не столь обильны,
И вы, орудия, в руке моей не сильны
Того произвести, что я производил;
Я прежде красоты в природе находил:
Для истукана я небесныя Венеры
С красавиц смертных брал прекрасные примеры.
Но что ж, к какому я концу чрез то дошел, —
Лишь только их красу искусством превзошел?
Я больше смертными красами не прельщаюсь
И взора их очей всеместно отвращаюсь;
Уже не чувствую стремления в крови,
Которое меня влекло ко их любви;
Уж более меня сей огнь не вспламеняет,
И, ах, рука моя в искусстве изменяет,
Которого моим раченьем я достиг!
Мне вреден самому несчастный оный миг,
В который истукан последний кончен мною.
(Обратись к закрытому истукану)
Прекрасный истукан, ты бед моих виною!
Сокрыв тебя навек, я зреть еще горю.
(Приходит и берется за покров.)
Пускай еще тебя в последний раз узрю,
И если разума во мне угасший пламень
Не может довершить тебя подобный камень,
Довольно славы мне соделаешь и ты...
(Сняв покров)
Пресовершенные лица ее черты!
Все члены божества признаки в ней являют,
Грудь, руки, стан ее Венеру составляют.
Творение мое достойно божества,
Тебе сей будет дар, о мати естества!
Тебе его, тебе, Венера, посвящаю.
Но кое действие я сердца ощущаю?
С отменной нежностью на сей я образ зрю,
Касаяся его, я пламенем горю,
И некая в мои приятность льется члены.
Ах, если б таковы страны сей были жены!
Сия б, Пигмалион, была твоей женой!
Я, Амафунскою владеючи страной,
Доныне девствую и девствовати стану
И без наследия на троне сем увяну;
Вельможи и жрецы, и весь желает двор,
Да дева здешния страны, пленя мой взор,
Взойдет на брачный одр супругою моею.
Я должен моему народу жертвой сею;
Таков страны сея издревле есть закон,
Да царь, увенчанный на амафунский трон,
Поймет супругою страны сея девицу.
Я должен; но увы! мой дух мятется весь.
Какую деву я могу избрати здесь?
Нет девы в сей стране, очам моим прелестной.
Не мучь меня, не мучь, мне пламень неизвестный.
Иль слабостям и мой уже причастен век?
Увы, и под венцом я тот же человек!
Неутомиму скорбь в груди моей питаю
И преестественным я жаром неким таю.
За то ли я твой гнев, богиня, ощутил,
Что взора красотой я смертной не прельстил?
За то ли я тебе толико неприятен,
Что амафунский весь народ поднесь развратен?
Или всевышний гнев карает и царей
За беззаконие подвластных им людей?
Хотя подвластный мне народ и сладострастен,
Но я деянию народа непричастен.
О мати естества! твою я красоту
Неразвращенными деяниями чту,
Не сладострастия ты мной богиня чтишься,
Но матерью любви чистейшия гласишься,
И если пламень сей тобой во мне зажжен,
Так я неслыханным ударом поражен.