99. СТИХИ {*}
НА ПРИБЫТИЕ ГРАФА АЛЕКСЕЯ ГРИГОРЬЕВИЧА ОРЛОВА ПОСЛЕ ЧЕСМЕНСКОГО БОЯ В САНКТПЕТЕРБУРГ
На суше, на река́х, среди морских валов,
Ты мужеством своим прославился, Орлов!
Морея, Чесмь и вся в том Греция свидетель,
Что в них ты был герой и купно благодетель.
Дела твои везде восходят до небес.
Орлов, ты ныне стал российский Геркулес!
Как гидру тот сразил, дышащу смертным ядом,
Подобно ты врага, зияющего адом,
Тьмочисленны уста жерл страшных заградил,
Узрел его, постиг и славно победил.
Ликуя днесь, тебя Петрополь весь встречает
И лаврами главу твою увенчевает!
100. СТИХИ {*}
ГОСПОДИНУ ГЕНЕРАЛУ-МАЙОРУ И КАВАЛЕРУ АЛЕКСАНДРУ ВАСИЛЬЕВИЧУ СУВОРОВУ
Кто храбрость на войне с искусством съединяет,
Тот правильно число героев наполняет.
Суворов, ты в себе те качества явил,
Когда с немногим ты числом российских сил
На превосходного напав тебя злодея,
Разбил его и так, как вихрем прах развея,
К дунайским гнал брегам упорный сей народ,
Пригнал и потопил в струях кровавых вод.
Я зрю: крутит волна поганску кровь с телами,
Река, прославленна Румянцева делами,
В пучину черную с водою кровь лиет
И, ударяясь в брег срацинский, вопиет:
«Внемлите, агарян неистовые строи,
Какие в воинстве российском есть герои:
Румянцев лишь кому захочет повелеть,
То всякий вас из них возможет одолеть!»
101. СТИХИ {*}
УМЕРШЕМУ АКАДЕМИИ ХУДОЖЕСТВ ГОСПОДИНУ ПРОФЕССОРУ И ДИРЕКТОРУ АНТОНУ ПАВЛОВИЧУ ЛОСЕНКОВУ
Всеобщим ты путем ко вечности отшел,
Лосенков, и свое блаженство там нашел,
Где здешня суета тебя уже не тронет.
Твой дух покоится и ни о чем не стонет;
Но сколько нам твой рок здесь скорби приключил!
С науками тебя и с нами разлучил.
Искусство нам твое собою то являет,
Какой ты в свете был великий человек,
И правильно о том жалети заставляет,
Что мы уже тебя лишилися навек.
Рогнеда, на холсте тобой изображенна,
С Владимиром, в своей прежалостной судьбе,
Не столько смертию отцовой пораженна,
Как сколько, кажется, стенает о тебе!
Прощаясь с Гектором несчастна Андромаха,
Не конченна тобой, уж зрится такова,
Какою должно быть смущенной ей от страха —
Печаль ее тобой представлена жива.
Всё живо, что твоя рука изобразила,
И будет живо всё, доколь продлится свет.
Единого тебя смерть в младости сразила,
Единого тебя, Лосенков, с нами нет!
102. АРКАС{*}
Только явилась на небо заря,
Только простерла свой взор на моря,
Горы приходом ее озлатились,
Мраки ночные с небес возвратились;
Полны долины прохладной росой
Стали одеты дневною красой;
Влагою все напоенны цветочки
Бисеровидны имели листочки;
Роза алеет, пестреет тюльпан;
Пляску заводит со нимфами Пан,
Страстны кидая свои на них взоры;
Нимфы, краснеясь, уходят на горы;
Знать, с ним не хочет шутить ни одна.
Бледная с неба нисходит луна,
Быв пастухом во всю ночь упражненна,
С светом оставить его принужденна;
Став недовольна судьбою своей,
Гнев обращает на робких зверей,
Ловлею их веселится с дриады.
Мыться на речки приходят наяды,
Чешут зеленые гребнем власы;
Солнцу коней запрягают часы;
Звери в пещерах убежища ищут;
Птички по рощам о вольности свищут;
Песнь скончавает со днем соловей;
Труд начинают пчела, муравей;
Овцы на пажить пастися приходят;
Песни и игры пастушки заводят,
С ними в свирелки и в зычны рожки
Складно играют, пристав, пастушки,
Тирсис с Клименой любовь прославляет,
Дафнис Кларису любить наставляет,
Ниса с Дамоном о страсти поет,
Атис Дельфире цветки подает;
Та, их принявши, себя украшает,
Атис стократ ей «прекрасна!» вещает.
Всяк, веселяся, овец своих пас,
Только невесел один был Аркас:
Стадо Аркасу казалось немило,
Ходит в печали по рощам уныло;
Птиц не стреляет, овец не пасет,
Рыбы не удит, цветочков не рвет;
Смолкла свирелка его громогласна,
Только видна в нем лишь грусть преужасна.
«Что ты задумчив и смутен у нас?
Будто ты нечто утратил, Аркас?
Псы ли от стада твои отбежали,
Волки ль овечек без них распужали,
Голос ли нежный свирелки заглох
Иль огород твой от жара засох?» —
Так вопрошала Аркаса Инета.
Что ж на вопрос свой не слышит ответа?
Стал перед нею как камень Аркас,
Только лиются лишь слезы из глаз.
Слезы, хотя вы и слов не речеге,
Часто вы тайну из сердца влечете.
Слезы Инете давали ответ,
Что у Аркаса скорбь в сердце живет.
«Что же, скажи мне, тебя сокрушает?» —
Паки Инета его вопрошает.
«Цело, — сказал он, — всё в доме моем,
Цело, и нет мне ущерба ни в чем:
Розы, тюльпаны цветут меж грядами,
Груши и вишни обильны плодами,
Овцы здоровы, и жучко со мной.
Ты лишь едина мой рушишь покой!
Целое лето тобою я тлею,
Целое лето открыться не смею,
Что я, несчастный, Инету люблю.
Ты в моих мыслях, хоть сплю, хоть не сплю;
Стражду тобою всечасно и ною.
Сжалься, Инета, теперь надо мною,
Сжалься, здоровье мое возврати,
Иль мне и муки, и жизнь прекрати».
Так изъясняет пастух ей свой пламень;
Стала пастушка сама будто камень,
Быв со Аркасом в единой судьбе.
«Чем досадил я, Инета, тебе?
Тем ли, что столько тобою я страстен,
Или что вечно тебе я подвластен?
Если ж не веришь ты страсти моей,
Будешь ли верить хоть клятве ты сей:
Пусть огород мой от жара засохнет,
Пусть мое стадо и жучко издохнет,
Пусть провождаю я век мой стеня,
Пусть не полюбишь, Инета, меня!»
Клятвы Аркаса Инету смягчили,
Слезы над сердцем успех получили:
Руку Инета Аркасу дает,
Слезы Инета с Аркасом лиет,
Тает пастушка любовью безмерной,
Тает и также клянется быть верной.
Птички престали на ветвиях петь,
Ветви престали от ветра шуметь,
Тихий зефир круг влюбленных летает,
Эхо по рощам их вздохи считает,
Игры и смехи в кусточках сидят,
Все меж собою их речи твердят.
Матерь любови, цитерска богиня,
Всё попеченье о свете покиня
И не имея его ни о ком,
С резвым своим прилетела сынком,
В тех же кусточках от них сокрывалась,
Зря на пастуший восторг, любовалась.
Вдруг пременился печальный пастух,—
Знать, успокоил он сердце и дух.