Снова кровь кипящей лавой ярости ударила в голову Шаламова, оборвала тихие переговоры десятков «я» между собой,превратила день в ночь.Когда он очнулся, в квартире никого не оказалось, пеномебель была разбросана по гостиной, на полу валялись чья-то «живая» одежда,посуда,бутылки, еда, кассеты. Аппаратура пси-проекции превратилась в ковер хрустящих под каблуком обломков, уцелел лишь позванивающий грибок «домового» в углу.
Голова кружилась, поташнивало, в желудке таял жгучий уголек — давали знать последствия чисто человеческого нервного срыва. Шаламов почувствовал мимолетный укол раскаяния, сменившийся ожесточением, которое тоже длилось недолго: в голове лопнула «почка» странных ощущений, и следом по бушующему океану настроения разлилась масляная пленка равнодушия — это сработал переключатель уровней сознания, перекидывающий мостик чувств и мышления от человека к «черному человеку».
Шаламов выпил все запасы напитков в холодильнике — от минеральной воды до шипучего киа-ора, повинуясь слабому голосу инстинкта, прибрал в гостиной, выложил из карманов в шкаф новые забавные безделушки, которые принес Купаве, и занялся «домовым». Спустя несколько минут он узнал, что Купава дважды побывала в клинике после сеансов ви-наркосенсорики, что ее оперировал Мальгин, с трудом вытянув из трясины иллюзорного бытия, и что в настоящий момент она вместе с дочерью находится у отца Клима, на хуторе Вщиж.
У Шаламова появилось царапающее душу чувство неприязни, заговорило самолюбие, душа снова закипела, жаждая мести и немедленных действий. Гипертрофированная нервная система слишком быстро и резко реагировала на раздражители, в то время как воля почти утратила способность контролировать психику, а главное- все эти негативные качества усугублялись, во-первых, частыми прорывами в сферу сознания эмоций маатанина, основными из которых были равнодушие к живым существам вообще и к людям в частности, презрение к их попыткам накопить знания, и, во-вторых, раздробленностью личности бывшего спасателя на несколько ущербных «я», конкурирующих между собой. Хотя сам Шаламов об этом не знал, вернее, не задумывался.
Такси доставило его от метро к дому отца Мальгина поздно вечером, и, уже подлетая к дому, Шаламов вдруг услышал тихий пси-вызов: словно кто-то вскрикнул в испуге, не то ребенок, не то звереныш…
2
Инспектор криминального розыска службы безопасности Дмитрий Столбов не был флегматиком, но всегда считал своим девизом: «Лучшее- враг хорошего». Он не разволновался бы, узнав до окончания следствия, что можно было бы начать сначала и выполнить работу значительно быстрее и без ошибок, но он знал также, что хорошо закончить дело важнее, чем хорошо его начать. Как инспектор, Столбов был добросовестным ремесленником в лучшем смысле этого слова, обладая неплохой интуицией и запасом фантазии, и работал он, руководствуясь старым мудрым правилом: «Семь раз отмерь, один — отрежь». Главными чертами его характера были обстоятельность, дотошность, выдержка и вежливость.
В это утро в начале февраля он встал рано, приготовил завтрак, не будя жену, проверил связь с дежурным- рацию «спрута» он не снимал даже ночью — и отправился исполнять составленную вечером программу дня, начав с визита к Майклу Лондону, проживающему с семьей в Лос-Анджелесе. Он не пытался составить заранее схему разговора или прикинуть результаты визита — и не потому, что любил рисковать, просто у него был природный дар коммуникабельности.
Из метро Лос-Анджелеса он вышел в шестом часу вечера по местному времени, а так как зимние сумерки сгущаются быстро, то к дому Лондонов такси доставило его уже в темноте. С букетиком цветов в руке он позвонил.
Майкл был дома, возился в спальне дочери, монтируя видеопласт, и визиту следователя не удивился.
— Чайком попотчуете?- осведомился Столбов с улыбкой.
— Непременно,- ответил Лондон. Взяв цветы и пояснив, что дочь и жена приходят позже, он усадил инспектора в гостиной, извинился и появился уже умытым и переодетым, ведя за собой домашнего киба с подносом, на котором золотилась горка пышек и стоял кофейник.
Молча выпили по стакану кофе, затем Лондон отослал киба и обратил внимательный взор на инспектора, которому импонировал такой подход к гостю. К тому же представляться не было нужды, Лондон знал всех своих бывших подчиненных.
Что-то смущало Столбова в поведении хозяина, но это что-то не было связано с ощущением опасности или тревоги, и Дмитрий впервые пожалел, что он не интрасенс.По данным статотдела он знал, что Лондон перед уходом с Земли сконструировал себе много новых органов чувств и биологических приспособлений, не реализованных в человеке природой, однако после своего окончательного прибытия домой ни разу не демонстрировал эти «приспособления» в действии, и в отделе никто толком не знал, сохранил ли Майкл свои возможности или утратил навеки. Во всяком случае, высокоточная аппаратура не отметила никаких признаков работы новых органов чувств, никаких дополнительных полей и наличия мощного пси-поля: Лондон вернулся из своих странствий обыкновенным человеком. Но поговорить с ним еще раз стоило.
— Прошу прощения за неожиданный визит, — начал Столбов деликатно. — Майкл, следственная обойма занимается сейчас по императиву «Сын сумерек», и у нас появилось несколько вопросов, на которые мы надеемся получить ответы. Если вы посчитаете, что пора оставить вас в покое — коллеги уже были у вас и, наверное, успели надоесть, — я тут же уйду.
— Отчего же, спрашивайте.- Лондон откинулся в кресле, закинул ногу за ногу и оплел колено пальцами. Лицо его осталось безмятежно спокойным, уверенным и одновременно каким-то расслабленно-добрым.
Столбов поймал наконец мысль, которая его смущала: прежний Лондон никогда не позволял себе расслабляться.
— «Сын сумерек»- это код дела Шаламова?
— Да.А вопросы такие. Первый: вы встречали Даниила в… там, во время своих путешествий?
— Не помню,- ответил Лондон,с сочувствием глядя на инспектора. — Я в самом деле ничего не помню с момента взрыва «черного человека». Если хотите, можете сделать пси-зондаж.
— Зачем? Никто не сомневается в вашей искренности. Вопрос второй: существует ли способ проникновения в сеть орилоунского метро не через самих орилоунов? Дело в том, что знакомые вам Ромашин, Мальгин, Железовский и Джума Хан… э-э… исчезли из квартиры Мальгина как по мановению волшебной палочки. Вошли и… в квартире их нет, но из дома они не выходили.
Лондон кивнул.
— Если это так, значит, такой способ существует. — Он подумал немного. — Но я его не знаю. Мальгин ведь тоже не… м-м… простой… не совсем простой человек, он мог найти свое решение проблемы или узнать его от Шаламова.
Настала очередь Столбова размышлять.
— В этом что-то есть, — признался он спустя минуту. — И последний вопрос: с вами никто из этой четверки не беседовал до их… побега?
— Клим Мальгин. По-видимому, он до сих пор ошарашен тем, что смог вытянуть меня из объятий Танатоса, я чувствовал его недоверие и изумление. Но говорили мы очень мало, буквально две минуты.
— А кто вам сказал, что оперировал вас именно Мальгин?
Брови Лондона поползли вверх.
— Катя, жена. А разве это не так? Я позвонил в Институт нейрохирургии, и Гиппократ, инк института, подтвердил слова жены. Поблагодарить хирурга я сразу не смог, а потом он сам позвонил. Вас что-то смущает?
Столбов перевел дыхание. Услышать подобное он не ожидал, ибо точно знал, что никто Лондона не оперировал. Откуда же у Гиппократа оказалась «запись операции»?
— А как ваша жена? — Вопрос был не совсем тактичным и вырвался непроизвольно. Столбов тут же пожалел об этом, но хозяин по-прежнему оставался ровным и доброжелательным, сохраняя терпение и выдержку инка.
— Жена нормально.- Лондон едва заметно улыбнулся.- Если хотите, подождите, она придет через час.
— Спасибо, времени у меня, как всегда, кот наплакал. — Столбов поднялся, за ним встал Майкл, проводил до двери.
— Заходите, мы всегда рады гостям. Извините, если ничем не помог. Буду нужен — звоните.