Он сунулся лицом в траву.
Я быстро отцепил ремень автомата и связал ему руки за спиной. Потом перевернул лицом вверх.
Если честно, боялся увидеть знакомую физиономию…
Обошлось. Мужичок лет за тридцать, морда широкая, обветренная, на подбородке довольно свежий шрам.
Пока он был в отключке, я проверил подсумок и карманы, потом — нет ли чего за голенищами. Итог: две ручных гранаты и нож, не считая магазинов к автомату. Ну и сам автомат. Один из магазинов и спас мужичка: отклонил пулю, пустил её кувыркаться вбок. Пуля вспахала шкуру и толстенький слой жира над рёбрами, похоже, пару рёбер сломала — но внутрь грудной клетки не вошла. Наверное, это была одна из отрикошетивших… вдвойне повезло гаду… Я распотрошил его же перевязочный пакет, приложил толстую салфетку к ране, обжал клейкие края.
Потом сказал:
— Вставай, хватит жмуриться.
Он сделал вид, что остаётся в отключке. Хотя когда я его перевязывал, уже реагировал.
Я встал и выстрелил в землю рядом с его ухом. Он тут же сел, закрутил головой:
— Ты что, ты что творишь?…
— Вставай, я сказал. И больше не заставляй меня повторять, ясно?
— Ясно, господин командир, как не ясно-то? Совсем ясно, как белый день…
— Тогда пошёл. По своим следам.
— Так точно…
По дороге я молчал. Больше озирался по сторонам. Но из-за странного мерцающего света разглядеть что-то было тяжело — как будто смотришь через очки с неровными и нечистыми стёклами.
С этой стороны дом выглядел неповреждённым — разве что крыша слегка покосилась. Сквозь крышу валил дым.
Упершись руками в стену в позе обыскиваемого стоял Чак, и Шило бинтовал ему ляжку — прямо поверх комбинезона.
Я подтолкнул пленного в задницу стволом, чтобы шевелился. Он не упирался, но семенил. Потом я понял, что мужичок панически боится Чака. Это было хорошо.
Увидев меня, Шило помахал рукой. Сунул руку за пазуху, вынул какую-то сложенную бумагу и радостно помахал ею. Я понял, что нашли что-то интересное.
И в этот момент что-то шевельнулось на краю поля зрения, от дома выше по склону. Я скомандовал:
— Ложись!
Пленный сунулся на колени и очень аккуратно лёг на здоровый бок. Шило и Чак, похоже, не услышали — хотя до них было метров пятьдесят, вряд ли больше.
Я стал всматриваться в продымлённое марево. Там, выше дома, камни и скалы выстраивались в террасы, похожие на трибуны стадиона. На одной такой террасе появилась тёмная фигурка, скользнула вниз, скрылась. Потом появилась ещё одна…
— Встать. Вперёд — бегом марш…
Мы подошли к месту побоища. Пленный остановился, очень медленно подошёл к одному из тел, наклонился над ним…
И вдруг судорожно, неумело зарыдал.
— Шило, поручаю тебе, — сказал я. — Если что — вали его на месте, не жалко.
Сам я подобрал пулемёт и выглянул из-за угла дома. Чак встал рядом, привалившись к стене спиной.
— Зацепило тебя? — спросил я.
— Навылет, — сказал он. — Заживёт. Кого-то увидел?
— Да. Но не разглядел.
Мы подождали минут пять. Никто не показывался.
— Может, померещилось? — предположил Чак.
— Нет, видел чисто. Только…
— Что?
— Тут что-то со зрением. Глазомер — джакч. Целиться… не знаю. Всё какое-то…
— Вот они, — сказал Чак очень спокойно.
— Кто?
— Оглянись.
Я оглянулся. Примерно оттуда, откуда я привёл пленного, шли неразличимые с лиц, но очень узнаваемые по походке Лимон и Порох. У Пороха в опущенной руке был красный платок.
Меня буквально бросило им навстречу, и мы крепко обнялись. Потом полез обниматься Чак. И тут же перенял у Шила пленного, чтобы и тот мог обняться с братом.
— А где Дину? — немного придушенно спросил Чак, глядя куда-то вбок.
— Здесь. Скоро придёт. Все здесь…
Чак сел на землю и хватил по ней кулаком.
Лимон подошёл к пленному.
— И кто это у нас?
Пленный развернулся. Лицо у него было в слезах и соплях, а глаза — белые от ярости.
— Вы все подохнете, твари! Ненавижу вас! Черномундирные скоты, проклятые выродки! Ненавижу, ненавижу, всю вашу породу имперскую ненавижу, мрази, ублюдки!..
— О, — сказал Лимон с интересом, — так это же сама госпожа Фейгу?