В этот момент Марта, с тревогой наблюдавшая за обоими управляющими, пробралась за их спинами к двери и быстро юркнула из сторожки.
— Куда это отправилась ваша жена? — спросил Корн.
— Вероятно, в село, чтобы там знали, кто совершил преступление, если вы попытаетесь расправиться со мной, — ответил Лешнер.
Швальбе чертыхнулся и круто повернулся к двери.
— Можете не торопиться, господа. Ночью в лесу вы её не нагоните, а по дороге она, конечно, не пойдёт.
— Пожалуй, нам здесь нечего делать, господин Швальбе, — сказал Корн. — А вы, господин Лешнер, глубоко ошибаетесь. У нас нет ни оружия, ни желания убить вас. Слишком много ответственности. Пусть вас накажет господь бог за ваши поступки, которые не имеют ничего общего с христианской моралью.
Управляющие вышли. Лешнер, уже ничего не страшась, пошёл за ними следом. Незваные гости уселись в машину, и она тронулась. Красные огоньки задних фар несколько секунд плыли над асфальтом, а затем исчезли из виду. Тогда в избушку возвратилась Марта. Лешнер молча обнял её и крепко поцеловал.
Следующий день прошёл спокойно. Никаких событий в селе не произошло. Тем не менее Лешнер покинул свою сторожку и перебрался к Вальтеру Шильду. Оставаться в лесу было теперь небезопасно. Ночь он провёл уже на новом месте.
А наутро, выйдя из дому, Лешнер заметил яркий голубой конверт, приколотый к двери иголкой.
«Не смейте делить землю. За это — смерть», — прочитал Лешнер на бумажке, извлечённой из конверта.
На лбу у него выступил холодный пот. Неужели в селе имеется организация, которая будет мстить за раздел земли?
Не сказав никому ни слова, не показав бумажки даже Марте, Лешнер двинулся в Дорнау.
Когда он проходил мимо поместья Фукса, ворота усадьбы отворились и оттуда неожиданно выгнали большое стадо коров. Какие-то незнакомые люди погнали стадо по шоссе.
Поистине, в Гротдорфе творилось что-то неладное. Лешнер заторопился в комендатуру.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Капитан Соколов собирался в Берлин встречать жену. Телеграмма о её прибытии пришла неожиданно. Времени до прихода поезда оставалось немного.
Все мысли Соколова сосредоточились в одном слове: «Скорее!» Он вскочил в машину полковника — лучшую машину комендатуры Дорнау — и приказал шофёру жать на полный газ.
— Еду жену встречать, — взволнованно пояснил капитан.
В эту минуту во двор комендатуры вбежал Кривонос с огромным букетом георгинов.
— Подождите, товарищ капитан! — закричал он издали. — Подождите! — И, подскочив к машине, объяснил: — Дорогих гостей всегда так встречают. Вот, прошу…
И он передал Соколову свой букет.
Капитан улыбнулся, крепко пожал сержанту руку и помчался в Берлин.
Первое время машина петляла по нешироким асфальтированным дорогам, потом где-то между Лейпцигом и Виттенбергом вырвалась на шоссе и понеслась к столице. Перед глазами Соколова быстро мелькали жёлтые таблички с названиями сёл, жёлтые бензоколонки и маленькие, тоже жёлтые квадратики с чёрной двойкой — номером дороги.
По новому, недавно наведённому нашими сапёрами мосту машина переехала через Эльбу, покружилась по улицам старого Виттенберга, где впервые выступил со своими проповедями Лютер, и снова очутилась на шоссе. Теперь по обе стороны потянулись леса, профиль дороги постепенно выравнивался, наконец не осталось даже намёка на горы, окружавшие Дорнау.
Машины на шоссе попадались редко. Значительно чаще можно было встретить мужчину или женщину с небольшой тележкой, гружённой хворостом или домашним скарбом. Иногда за такой тележкой шла целая семья. Разворошённая войной Германия никак не могла обрести покой.
Промелькнуло ещё несколько небольших деревень, и показались окраины Потсдама. Задерживаясь лишь у светофоров, Ваня вывел машину из города и опять пустил её на полный газ. Здесь начинался так называемый «авус» — дорога, специально приспособленная для автомобильных гонок. За стадионом «Олимпия» она упиралась в высокую радиомачту.
Эго был уже английский сектор Большого Берлина. На улицах то и дело попадались офицеры в иностранной форме. Но Соколов не смотрел по сторонам. Мысли его были заняты лишь одним: как бы не опоздать к прибытию поезда.
Через несколько минут они добрались до Силезского вокзала. Капитан выбежал на платформу. От огромного ажурного сооружения из железа и стекла остался только остов — голые, заржавленные рёбра. Пронизывающий осенний ветер гулял по перрону. На стене чёрный человек в низко надвинутой шляпе с таинственным видом всё ещё прижимал палец к губам, произнося: «Тсс!»