— Мечте? — переспросил конструктор. — Вы мыслите конструкциями?
— Да, — признался Венька.
— Совсем интересно. Я вас попрошу зайти ко мне со своими рисунками. Завтра после смены. Пропуск вам выпишут. Захватите с собой всё, ничего не забудьте.
Венька стоял бледный от неожиданно свалившегося на него счастья.
— Собрание ждёт, — напомнил Гостев.
— Ах, да простите. — Конструктор виновато посмотрел на Гостева и, кивнув Веньке, добавил: — До завтра.
Снова в красном уголке полно народу — не протолкнуться, только на этот раз Лука Лихобор на своём законном месте председателя, и оттого на сердце ощущение справедливости и порядка. Рядом на столе — серебристая модель нового самолёта.
— Товарищи, начинаем профсоюзное собрание сорок первого цеха, — громко не от волнения, а от сознания значительности этой минуты проговорил Лука Лихобор. — На повестке дня доклад генерального конструктора о новом самолёте и содоклад начальника цеха. Нет возражений? Пожалуйста.
Конструктор поднялся из-за стола, окинул внимательным взглядом обращённые к нему лица, увидел напряжённое ожидание в глазах рабочих и улыбнулся от волнения и счастья. Эти люди были не просто рабочими, воплощавшими в металл его мечту, они были его друзьями, единомышленниками, придирчивыми и требовательными.
— Смотрите, товарищи, — сказал конструктор, — вот наш с вами самолёт… Но мне сейчас хочется поговорить не о нём, а о будущих самолётах, которые очень скоро появятся в просторах нашего пятого океана. Машину создаёт не один конструктор — она плод мыслей и труда тысяч и тысяч людей, и сейчас я вам это докажу. Принесите, пожалуйста, ваше объявление о собрании.
Валька Несвятой метнулся стрелой в дверь, принёс объявление. Конструктор взял его, широко разведя руки, распрямил свернувшийся рулон бумаги, показал собранию. К ярко-красному солнцу устремился сказочный самолёт — мечта Вениамина Назарова.
— Не знаю, построит ли кто-нибудь самолёт, похожий на эту оригинальную машину, — продолжал конструктор, — не поручусь даже, сможет ли вообще подобный самолёт подняться в воздух. Но есть в нём одна линия, один узел, который мне не удавался много лёг. Посмотрите, как оригинально художник решил проблему хвостового оперения, соотношение киля и стабилизаторов, — в конечном итоге проблему точности и надёжности управления самолётом. Разрабатывая свои будущие модели, я обязательно попробую идти этим путём, и он, надеюсь, окажется весьма перспективным.
Собрание замерло: у всех на глазах происходило самое сокровенное и интересное — рождение мысли. Даже досадно стало: столько раз смотрели, посмеиваясь, на Венькины самолёты и ничего не замечали. А конструктор своим острым зрением творца в хаосе Венькиных фантазий отделил вот это маленькое, может, даже гениальное зёрнышко, полезное для будущей машины.
— Процесс создания новой модели, — рассказывал дальше конструктор, — состоит из творческих усилий тысяч и тысяч людей, и на мою счастливую долю выпала честь собрать и обобщить эти мысли, выстроить их в чёткую систему. Теперь посмотрите, что из этого вышло.
Он поднял лёгкую, почти невесомую модель самолёта высоко над столом, начал рассказывать, и всем казалось, будто конструктор читает стихи. Может, для обычных людей эта речь казалась бы научно-техническим докладом, но для Луки Лихобора и его друзей, которые свою жизнь отдавали крылатым машинам, она звучала, как поэма.
Феропонт Тимченко сидел рядом с рабочими цеха и противоречивые, сложные чувства владели его душой. В серьёзность этого собрания он не верил. Говори не говори — всё равно будет так, как решило начальство. Но после выступления Гостева ему подумалось, что решение руководства завода далеко не всесильно. Выполнение плана зависит оттого, как будет цех работать эти дополнительные полсмены: всерьёз, с полной отдачей энергии, или вполсилы. Здесь приказ утрачивает своё могущество и наиболее действенными указываются другие чувства, с которыми следовало обращаться бережно, уважительно.
Может, и от его личного решения, от его желания помочь товарищам тоже что-то зависит? Собрание вдруг перестало казаться формальностью, которую требовалось отбыть, чтобы поставить «галочку». Дело здесь не в собрании, а в выводах, которые делал для себя каждый из этих токарей, фрезеровщиков, разметчиков, слесарей…
И обидно как-то стало, что сам он ещё не имеет права выступить и сказать своё слово, потому что от него, ученика, пока что ничего не зависело и такое выступление показалось бы смешным, особенно после злосчастного случая с бородой.