Мы переглянулись. Рагнхильд встала из-за стола, собираясь бежать за фру.
- Ты права, - сказал Нильс с обычным своим спо койствием. - Но сперва зайди в дом и посмотри, убрала ли она фотографии.
- Стоят как стояли, - ответила Рагнхильд и вышла. Мы слышали, как во дворе капитан сказал ей:
- Пригляди за барыней, Рагнхильд. Никто из нас не хотел бросить фру на произвол судьбы. Все о ней заботились.
Мы вернулись в поле. Нильс сказал мне:
- Ей надо бы убрать фотографии. С ее стороны даже некрасиво, что она оставила их на видном месте. Это большая промашка.
А, что ты в этом смыслишь, п одум a лось мне. Вот я - так уж точно разбираюсь в людях, я много пона смотрелся за годы странствий. И я решил устроить Нильсу небольшое испытание, проверить, не зря ли он важничает.
- Странно, что капитан сам давным-давно не убрал и не сжег эти фотографии, - говорю я.
- Ничуть, - отвечает Нильс. - На его месте я бы тоже этого не сделал.
- Почему?
- Да потому, что не мне, а ей надлежит это сделать.
Мы помолчали немного, потом Нильс добавил еще несколько слов. Эти слова разом доказали мне, каким глубоким и безошибочным чутьем обладает Нильс.
- Бедная фру! - сказал он. - Должно быть, она так и не может оправиться после своего проступка, должно быть, в ней что-то надломилось. Другого объ яснения я не вижу. Есть люди, которые, оступившись, могут подняться и спокойно шагать дальше по жизни, разве что синяков насажают, а есть другие, которые так и не могут встать.
- Если судить по ее виду, она отнеслась ко всему, довольно легко, - продолжаю я испытывать Нильса.
- Откуда нам знать? А по-моему, она все время была сама не своя. Конечно, она продолжает жить, но мне кажется, в ней нет внутренней гармонии. Я не силен по этой части, но я имею в виду именно гармонию. Понимаешь, она может есть, и спать, и улыбаться, и все же... Я вот только что проводил такую же в по следний путь, - ответил мне Нильс.
Куда девался мой ум и моя выдержка? Глупый и пристыженный, я только и мог спросить:
- Ах, вот как? И она умерла?
- Да. Она хотела умереть. - И неожиданно прика зал: - Ну что ж, идите с Ларсом пахать. Вам уже не много осталось.
И он ушел своей дорогой, а я своей.
Я думаю: возможно, он говорил о своей сестре, воз можно, он отпрашивался на ее похороны. Боже милости вый, поистине есть люди, которые не могут с этим спра виться, это потрясает самую их основу, это - как ре волюция. Все зависит от того, насколько они загрубели. Насажают синяков, - сказал Нильс. И внезапная мысль заставляет меня остановиться: а вдруг это была не его сестра, а его возлюбленная?
По странной ассоциации я вспоминаю про свое белье. Я решаю послать за ним батрачонка.
Настал вечер.
Ко мне пришла Рагнхильд и попросила меня не ло житься, уж очень у господ неспокойно. Рагнхильд была ужасно взволнована, надвигающаяся темнота ее пугала, и она не могла найти места более надежного, чем у меня на коленях. Она и всегда была такова - стоило ей разволноваться, и она становилась робкой и нежной, робкой и нежной.
- А ничего, что ты здесь? Ты оставила кого-нибудь вместо себя на кухне?
- Да, стряпуха услышит, если позвонят.
- Ты знаешь, - вдруг заявляет она, - я на стороне капитана. И всегда была на его стороне.
- Только потому, что он мужчина.
- Вздор.
- А тебе следует быть на стороне фру.
- Ты говоришь это только потому, что она женщи на, - ехидничает Рагнхильд. - Но ты не знаешь всего того, что знаю я. Фру ужасно себя ведет. Мы, видишь ли, о ней не заботимся, нам плевать, хоть она умри у нас на глазах. Ну, ты слышал когда-нибудь такое? А я-то, дура, бегаю за ней. Это ж надо так скверно себя вести!
- Не хочу ничего знать, - говорю я.
- Думаешь, я подслушивала? Да ты просто спятил. Они разговаривали при мне.
- Раз так, подождем, пока ты немножко успокоишь ся, а потом спустимся к Нильсу.
Такой робкой и нежной была Рагнхильд в этот вечер, что в благодарность за добрые слова обвила мою шею руками. Нет, все-таки она необыкновенная девушка.
И мы пошли к Нильсу.
Я сказал:
- Рагнхильд считает, что кому-то из нас не следует ложиться.
- Да, худо там, очень худо, - начала Рагнхильд. - Хуже и не придумаешь. Капитан совсем забыл про сон. Она любит капитана, он ее тоже, а все идет вкривь и вкось! Сегодня, когда она выскочила из дому, капитан во дворе сказал мне: «Пригляди за барыней, Рагнхильд». Я и пошла за ней. Она стояла у обочины, притаясь за деревом, и плакала и улыбнулась мне сквозь слезы. Я хотела увести ее в дом, а она тут сказала, что мы о ней не заботимся, что никому нет до нее дела. «Капитан послал меня за вами, фру», - говорю я. «Это правда? Сейчас? - не поверила она. - Сейчас послал?» - «Да», - отвечаю я. «Подожди меня немножко, - велела фру. И стоит и стоит. - Возьми эти мерзкие книги, что лежат у меня в комнате, и сожги их, хотя нет, я сама это сделаю, но после ужина ты мне будешь нужна. Как только я позвоню, немедленно поднимайся ко мне». - «Слушаюсь», - говорю я. Тут мне удалось ее увести.
- Вы только подумайте, оказывается, наша фру бе ременна, - вдруг говорит Рагнхильд.
Мы глядим друг на друга. Черты Нильса вдруг ста новятся расплывчатыми, он словно увядает, и глаза у него делаются сонные. Почему он принял слова Рагнхильд так близко к сердцу? Чтобы хоть что-то сказать, я говорю:
- А фру сама сказала, что позвонит?
- Да, и она позвонила. Ей хотелось поговорить с ка питаном, но она боялась одна и надумала, чтобы я была при этом. «Поди зажги свет и собери все пуговицы, ко торые я разроняла». А потом она позвала капитана. Я зажгла свет и начала собирать пуговицы, а пуговиц было множество, и самых разных. Пришел капитан. Фру сразу ему говорит: «Я хотела тебе сказать, что с твоей стороны было очень мило послать за мной Рагнхильд. Бог благословит тебя за это». - «Да, - говорит он, а сам улыбается, - уж очень ты была взволнована, мой друг». - «Правда, я была взволнована, но это пройдет. Беда в том, что у меня нет дочери, которую я могу вырастить по-настоящему хорошим человеком. Моя-то песенка уже спета». Капитан опустился на стул. «Ну да», - сказал он. - «Ты говоришь: ну да? В книгах так и сказано, вот они, эти проклятые книги, возьми их, Рагнхильд, и со жги. Хотя нет, я сама изорву их на мелкие кусочки и сама сожгу». И принялась рвать книги и швырять страницы в огонь. «Ловиса, - сказал капитан, - не надо так волноваться». - «Монастырь - вот что там было на писано. Но в монастырь меня не пустят. Значит, моя пе сенка спета. Ты думаешь, что я смеюсь, когда смеюсь, а мне вовсе не до смеха...» - «А как твои зубы, про шли?» - спросил капитан. «Ты ведь и сам знаешь, что зубы тут ни при чем». - «Нет, не знаю». - «В самом де ле не знаешь?» - «Не знаю». - «Боже правый, да не ужели ты до сих пор не понял, что со мной? - Капитан взглянул на нее и не ответил. - Да ведь я... ты сказал, что у меня еще может быть дочь, разве ты забыл?..» Тут я тоже взглянула на капитана.