Более всего поражало их, что «асбестовые» свойства Чарноцкого как будто бы передаются его одежде, которая на пожарах тоже не обгорает.
На первых порах считали, что он надевает для работы костюм из особого, огнеупорного материала, но оказалось — ничего подобного. Нередко бывали случаи, когда бесстрашный начальник, поднятый в морозную ночь по тревоге, натягивал в спешке комбинезон первого спавшего с краю пожарного, а из огня выходил невредимым.
Кто-нибудь другой на его месте использовал бы исключительный свой дар для заработка — подался бы в странствующие чудотворцы либо шарлатаны, но пану Антонию довольно было людского почета и восхищения. Единственное, что он себе позволял, так это бескорыстные «эксперименты» в кругу коллег или добрых знакомых, повергающие зрителей в оторопь. Без всяких признаков боли держал, например, на голой ладони, минут по пятнадцать и дольше, пылающие угли, а когда бросал их в огонь, на руке не оставалось ни следа ожогов.
Не меньший восторг вызывало его умение передавать свою огнестойкость другим. Достаточно ему было подержать человека за руку, как тот на какое-то время становился нечувствительным к огню. Группа местных врачей заинтересовалась им и предложила дать несколько «сеансов» за солидную плату. Чарноцкий возмущенно отверг предложение и после этого долго не показывал свои опыты даже в узком кругу.
Рассказывали о нем и другие прелюбопытнейшие истории. Пожарные, из тех, что служили под его началом уже немало лет, клялись всеми святыми, что Огнестойкий на пожарах двоится и троится: не раз, мол, замечали его среди бушующего пожара одновременно в двух-трех самых опасных местах. Кшиштоф Случ, хорунжий дружины, божился, что однажды, когда пожар уже шел на убыль, своими глазами видел в глубине уцелевшего эркера три фигуры пана Антония, похожие между собой как близнецы, — потом они слились в одну, и пан Чарноцкий сошел себе как ни в чем не бывало по лестнице.
Сколько в этих пересудах было правды, а сколько фантастических домыслов — неизвестно. Ясно одно: Чарноцкий был человеком необыкновенным и как бы созданным для борьбы со зловредной стихией.
Он и сражался с нею — все ожесточенней, сознавая свою силу, совершенствуя из года в год методы защиты, возводя все новые преграды на пути разрушительной стихии.
Со временем эта борьба сделалась для Чарноцкого смыслом жизни; дня не проходило, чтобы он не изобрел еще один надежный способ пожарной профилактики. Вот и сегодня, этим жарким июльским полднем, он просматривал последние записи, сортировал материал, накопленный для будущей книги о пожарах и противопожарных мерах. А задумал Чарноцкий обширное двухтомное собрание, плод многолетних исследований.
Попыхивая ароматной кубинской сигарой, Чарноцкий размышлял над общим планом книги, очередностью глав…
Докурив сигару, он загасил ее в пепельнице и с довольной улыбкой встал с дивана.
— Неплохо! — похвалил он себя, удовлетворенный прикидками. — Все вроде бы в порядке.
И, переодевшись, отправился в любимое свое кафе на шахматную партию…
Прошло несколько лет. Деятельность Антония Чарноцкого набирала вес и размах. О нем говорили не только в Ракшаве. Об Огнестойком заговорили далеко за пределами родного города. Люди наезжали из дальних сторон, чтобы повидать его и воздать должное. Его книга о пожарах получила широкий резонанс, и не только среди пожарных; за короткое время вышло несколько переизданий.
Но не так уж гладко все обстояло. Неуемный начальник стражи, лично принимая участие в операциях, уже не один раз пострадал на пожарах.
Когда полыхали дровяные склады в Вителувке, неожиданно рухнула горящая балка, и ему серьезно повредило правую ключицу; при двух других вызовах обвалился потолок, его ранило в ногу и плечо; а последним рождественским постом он чуть было не потерял правую руку: тяжелый крепежный брус из железа упал с самой верхотуры и задел его концом — еще миллиметр-другой, и кость раздробило бы начисто…
Молодчина Чарноцкий относился к своим злоключениям на редкость хладнокровно.
— С огнем спасовали, вот и швыряются балками, — говаривал он с пренебрежительной усмешкой.
Но пожарные в последнее время следили за каждым его шагом и не позволяли слишком глубоко нырять в огонь, особенно в местах, грозящих обвалом. И все же опасность подстерегала его с удивительным постоянством, причем там, где ее менее всего можно было ожидать. Казалось, само присутствие Чарноцкого притягивает разрушительные силы: рядом с ним ни с того ни с сего падали едва тронутые огнем бревна, валились не охваченные еще пламенем потолочные настилы, сыпались обломки величиной с пушечное ядро, иногда же в том месте, где стоял Чарноцкий, неизвестно откуда обрушивались увесистые каменные глыбы.
А пан Антоний знай себе ухмылялся в усы, невозмутимо попыхивая сигарой. Зато его товарищи озабоченно хмурились и опасливо отходили подальше. До них, наконец, дошло, что его соседство небезопасно.
Случалось и еще кое-что в таком роде, но уже в самом жилище их начальника, а потому никто об этом не знал.
Все началось с удушливого чада: в один из дней дом заполнился такой сильной гарью, словно в закутках тлела какая-то ветошь. Жуткий смрад невидимыми волнами пошел гулять по коридорам, застоялой вонью оседал в комнатах, тяжелой пеленой нависал с потолка. Насквозь пропитались мебель, одежда, белье и постель. Не помогали ни вентиляция, ни проветривание. И хотя двери и окна почти на весь день распахивали настежь — и это при восемнадцатиградусном морозе на дворе, — омерзительная вонь и не думала улетучиваться. Не брали ее ни сквозняки, ни холод — хоть топор вешай. Все попытки отыскать источник зловония ни к чему не привели, оставалось только смириться.
Когда, наконец, через месяц воздух в жилище стал более-менее сносным, свалилась другая беда: в доме поселился угар. В первые дни еще можно было списать его на нерасторопность прислуги — дескать, по рассеянности закрыла раньше времени печные вьюшки, но затем пришлось признать, что дело вовсе не в этом, — уж как ни старались уследить, а удушливый угарный газ отравлял воздух все сильнее. Мало что дала и замена топлива: хотя Чарноцкий велел топить дровами и вьюшки вовсе не закрывать, кое-кто из домашних ночью порядком угорел, а сам он наутро встал с адской головной болью и тошнотой. Дошло до того, что ему приходилось ночевать не дома, а у знакомых.
Через несколько недель угар выдохся, и пан Чарноцкий с облегчением вернулся в родные стены.
Не сразу удалось ему сориентироваться, отчего это на его дом посыпались напасти, но, прикинув так и эдак, он наконец понял, что за всем этим стоит одна цель: запугать, сбить с него воинственный пыл.
Но всякие такие каверзы только подлили масла в огонь — взыграло в нем ретивое, и положил он взять во что бы то ни стало верх.
Чарноцкий в ту пору работал над новой системой пожарных насосов; предполагалось, что по своей эффективности они превзойдут все дотоле известные. Гасить теперь будет не вода, а особый газ — окутывая густыми клубами пылающее здание и перекрывая доступ кислороду, он тем самым сможет на корню гасить огонь.
— Ручаюсь, для пожаров это будет бич божий, — ребячески похвалялся он перед знакомым инженером за шахматной партией. — Не исключено, что, когда мое изобретение запатентуют, вред от них сведется почти к нулю.
И он самодовольно подкручивал свой ус.
Было это в середине января; за каких-нибудь два-три месяца Чарноцкий рассчитывал доработать проект в деталях и отослать в министерство. А пока что из вечера в вечер трудился над своими чертежами, нередко засиживаясь до полуночи…
Однажды, вот так же полуночничая над бумагами, он рассеянно следил, как старый слуга Мартин выгребает из печки уголья, и вдруг головешки эти приковали к себе его внимание.
— Погоди-ка, старина, — задержал он лакея уже на пороге. — Высыпь-ка мне золу сюда, на стол, на газету.
Мартин, слегка сбитый с толку, сделал как велено.
— Вот так. Хорошо. А теперь ступай.
Оставшись один, Чарноцкий еще раз осмотрел как следует угольки. Бросалась в глаза их форма. По странному капризу огня они приобрели очертания букв. С изумлением вглядывался он в четко обрисованные контуры; сомневаться не приходилось: перед ним лежали крупные, мастерски сработанные из угля литеры.