— Нисколько. Я буду очень рада.
— Вы случайно приехали сюда?
— Нет, я надеялась встретить вас. Мери сказала, что вы собираетесь рано уехать.
— Вы хотели встретиться со мной? — удивился Джек.
— Не знаю, так хотелось.
— Какая экспансивность! — засмеялся он. Девушка сперва пристально и лукаво взглянула на него, как бы обороняясь, но затем весело рассмеялась ему в ответ.
— Почему вы так внезапно уехали?
— Вовсе не внезапно. Мне надоело.
— Надоело? Что?
— Все.
— Даже Мери?
— Главным образом Мери.
Она еще раз пристально, удивленно и вопросительно посмотрела на него и снова засмеялась.
— Отчего, главным образом, Мери? По-моему она очень мила. Она была бы такой хорошей мачехой.
— Неужели вам хочется иметь мачеху?
— Да, очень. Отец захотел бы тогда освободиться от меня; я стала бы ему только помехой.
— Вам хочется, чтобы от вас освободились?
— Да, очень.
— Отчего?
— Мне хочется уехать.
— В Англию?
— О нет, только не это, никогда! Я хочу уехать из Перта. В необитаемые места, на Северо-Запад.
— Зачем?
— Чтобы уехать.
— От чего?
— От всего, просто-напросто от всего!
Ее необыкновенная решимость и самонадеянность забавляли Джека. Он никогда еще не встречал такого оригинального, курьезного маленького существа.
— Вы должны приехать к нам, когда мы будем с Моникой на Северо-Западе. Хотите?
— Охотно. Когда это будет?
— Скоро. Еще в этом году. Можно передать Монике, что вы приедете? Она будет рада женскому обществу.
— Вы уверены, что я не помешаю?
— Уверен. Вы для этого достаточно осторожны.
— Это только с виду.
— Когда же вы приедете?
— Когда угодно. Хоть завтра. Я совершенно самостоятельна. У меня есть маленькое наследство от матери, вполне достаточное для моих потребностей. Притом я совершеннолетняя. Я думаю, что если я уеду, отец женится на Мери. Я бы очень этого хотела.
— Почему?
— Это дало бы мне свободу.
— На что вам свобода?
— Да на все! Смогу тогда свободно дышать, свободно жить, свободно не выходить замуж. Я отлично знаю, что они хотят выдать меня.
— За кого?
— Ах, ни за кого определенно. Просто выдать замуж. Понимаете?
— А вы не хотите этого?
— Нет, конечно, нет. Не за тех людей, которых я знаю. Не за таких мужчин. Никогда.
Он громко рассмеялся, и она, взглянув на него, засмеялась тоже.
— Вы не любите мужчин? — спросил он, улыбаясь.
— Нет, не люблю. Они мне противны.
Ему необыкновенно нравились ее лаконичные, спокойные определенные ответы.
— Всех мужчин вообще?
— Пока да. Вообще мысль о браке мне противна. Я ненавижу его. Мне кажется, ничего не имела бы против мужчин, если бы с ними не был связан вопрос о браке. Я не могу примириться с браком.
— А мужчины вне брака?
— Не знаю, пока нет, невозможно.
— Что невозможно?
— Мужчины. В особенности один мужчина.
Джек умирал со смеху. Она была чем-то совершенно новым для него. Она знала свет и общество лучше, чем он, и ее ненависть к ним была яснее, определеннее и упорнее. В этом отношении она опередила его.
— Хорошо, — сказал он, как бы заключая с ней союз. — На Рождество мы пригласим вас к себе.
— Согласна!
— Итак, решено?
— Великолепно! — улыбнулась она. — Мне кажется, вы из тех, которые держат данное слово.
Она встала. Успокоившихся лошадей поймали и оседлали. Она посмотрела сперва на его огненного жеребца, потом на свою дымчатую и рассмеялась.
— Что из этого выйдет? Точно солнце обручилось с луной!
— Действительно! — воскликнул он, подсаживая ее на седло.
— До поры до времени наши пути расходятся, — сказала она.
— До Рождества. Но тогда, не правда ли — лунная царица навестит солнечного царя? Приведите с собой кобылу. В то время она должна будет жеребиться.
— Конечно, приведу! До свидания, до Рождества! Я верю, что вы сдержите слово!
— Сдержу. До свидания, до Рождества!
Он весело пришпорил лошадь. Если Мери и была поражением, то эта встреча была настоящей, неожиданной победой.
Лошадь бежала крупной, веселой ритмичной рысью. Дорога, удаляясь от моря, шла вглубь страны. У последнего холма он оглянулся и посмотрел еще раз на залитый солнцем океан. Затем стал спускаться вниз, в безмолвный кустарник, в котором когда-то заблудился.
Самсон и Далила
С автобуса, что ходит от Пензанса в Сент-Джаст-в-Пенвисте, сошел мужчина и повернул на север, в горку, держа на Полярную звезду. Было всего только полседьмого, но уже высыпали звезды, с моря налетал холодный ветерок и троекратно, ровно пульсировал в ранних сумерках хрустальный луч маяка под утесами.
Мужчина был один. Он шел своей дорогой уверенно, может быть, правда, чуть настороженно, и с любопытством озирался по сторонам. Из темноты, подобно памятникам некоей исчезнувшей цивилизации, то и дело вставали очертания полуразрушенных копров, торчащих над оловянными шахтами. Там и сям, разбросанные по мглистым косогорам, сиротливыми огоньками мерцали окна шахтерских домов, излучая убогий уют, в одиночестве кельтской ночи.
Мужчина шагал твердой поступью, все так же зорко и с любопытством поглядывая вокруг. Он был высок, ладно скроен и, по всей видимости, в расцвете сил. Какая-то скованность ощущалась в развороте его широких плеч, на ходу он слегка клонился вперед, как нагибаются, когда хотят казаться ниже ростом. Но не сутулил плечи, а шел с прямой спиной, слегка подаваясь вперед от бедер.
Время от времени ему попадались навстречу горняки-корнуоллцы, коренастые, приземистые, толстоногие, и с каждым он неизменно здоровался, как бы подчеркивая, что он здесь свой. Слова он произносил на западно-корнуоллский лад. Мужчина шагал по унылой дороге, поглядывая то на огоньки жилья на суше, то на далекие огни на море, где, завидев Лонгшипский маяк, меняли свой курс суда, и вид у мужчины был немного взволнованный и довольный собой; внимательный, приятно возбужденный, он двигался по курсу как хозяин положения, уверенный в своей силе.
Постепенно дорогу обступили дома — начинался шахтерский поселок, запущенный, беспорядочный, застроенный как попало, знакомый ему с давних пор. Слева, отступя от дороги, приветливо светились на тесной площади окошки трактира. Вот оно! Он бросил пытливый взгляд на вывеску: «Шахтер у камелька». Нет, имени хозяина не разобрать. Мужчина прислушался. Оживленный гомон разговора, хохот, и женский заливистый смех в хоре мужских голосов.
Пригнув голову, он шагнул в тепло освещенного трактира. Здесь горела лампа, по выскобленному добела сосновому столу были раскиданы карты, черные, белые, красные; из-за стола встала дородная женщина, и кое-кто из мужчин-горняков оторвался от игры и поднял голову.
Отворачиваясь от взглядов, незнакомец прошел к стойке. Он был в кепке, надвинутой на самые глаза.
— Добрый вечер! — вкрадчиво пропела хозяйка.
— Добрый вечер. Мне кружку эля.
— Кружку эля, — подхватила хозяйка услужливо. — Холод нынче — зато ясно.
— Да, — коротко согласился мужчина. И, когда от него больше ничего не ждали, прибавил: — По времени года и погодка.
— В аккурат по времени, в самый аккурат, — сказала хозяйка. — Правда ваша.
Мужчина сразу поднес кружку к губам и осушил до дна. Со стуком опустил ее на оцинкованную стойку.
— Теперь повторим.
Женщина нацедила ему пива, и он, взяв кружку, отошел ко второму столу, у очага. Хозяйка, помедлив минуту, вновь села к игрокам, на прежнее место. Она уже приметила гостя: рослый, видный, хорошо одет и нездешний.
Правда, выговор у него был немного в нос, как у любого шахтера из местных, — смесь корнуоллского с североамериканским.