Поразмыслив, Егор Алексеевич позвонил Филиппову, редактору районной газеты «Красная Печора».
— Слушай, Филиппов, нет ли у тебя там, в редакции, какого-нибудь местечка? А то, понимаешь…
И он объяснил Филиппову создавшуюся ситуацию с зоотехником и его женой.
— Какое у нее образование? — справился редактор.
— Да в том-то и дело, что никакого. Десять классов окончила.
Филиппов попыхтел в трубку и не без ехидства предложил:
— А вы назначьте ее редактором, вместо меня.
Филиппову не столь давно вкатили на бюро райкома выговор за допущенную в газете грубую ошибку. Там вместо слова «солидарность» напечатали «солидраность». И Филиппов на этот выговор страшно разобиделся.
— А ты вот и возьми ее корректором, — тоже не без ехидства заметил Терентьев.
— Есть у нас уже корректор. Недавно взяли.
— Кто? — поинтересовался Егор Алексеевич.
— Шишкин. Из армии парень, осенью демобилизовался. Тоже с десятилеткой. И к тому же член партии.
— Ну, и как он?
— Ничего, аккуратный.
— Член партии, говоришь?
В голове секретаря райкома вдруг возник некий план — так, покуда еще вчерне, в порядке наития. Надо было обдумать. Но план возник.
— Знаешь что, пусть он зайдет ко мне, познакомлюсь, — сказал Терентьев. — И анкету подошли.
— Ладно, — пообещал Филиппов.
Егор Алексеевич внимательно прочел анкету и автобиографию Шишкина. Что там ни говори и сколько ни сочиняй на этот счет фельетонов, ни рисуй карикатур, а все же анкета — серьезная вещь. Во-первых, это довольно мудрая форма: из соотношения пунктов и данных хочешь не хочешь, а складывается определенное представление о человеке. Во-вторых, это избавляет от бестактности: неловко ведь прямо спрашивать человека — сидел ли он в тюрьме, имеет ли взыскания? Может, он и не сидел и не имеет. В-третьих, это психологический документ, потому что заполняет его человек сам, как бы давая самому себе объективную оценку, и это — испытание на честность, ведь ничто так не выдаст с головой лжеца, как простое сопоставление двух-трех в разное время заполненных анкет. А наметанный глаз всегда сумеет подметить в скупых анкетных данных — по тому, как они изложены, — и определенные свойства характера. В самом деле, уж если ученые начинают принимать всерьез и графологию, и физиономистику, и другие таинственные способы суждения о человеке, то стоит ли подшучивать над такой испытанной формой, как анкета?
То, что узнал из анкеты Терентьев, его порадовало.
Шишкин Василий Михайлович, двадцати трех лет, был коренным здешним уроженцем. Отец и мать — колхозники. Армейскую службу проходил в Особой группе войск, где, как было известно Терентьеву, порядки строгие. Там же, в армии, окончил десятилетку: это делало честь упорству и выносливости парня. Там же вступил в партию — стаж, правда, невелик. Зато — и это весьма обнадежило Егора Алексеевича в его намерении — некоторое время был комсоргом роты.
Через несколько дней секретарь райкома вызвал Шишкина на беседу.
Парень произвел на него хорошее впечатление. У него было располагающее, чуть курносое лицо. Взгляд сообразительный и не нахальный. Чуб, однако, излишне пышен, ниспадает на лоб — но это можно извинить и понять: после армейской суровой стрижки. На нем была еще не изношенная гимнастерка с пластмассовым подворотничком. Значок отличника боевой и политической подготовки. Подтянут, широкоплеч.
— Ну, как, Василий Михайлович, идет работа? — приветливо улыбаясь, спросил Терентьев.
— Нормально, — ответил парень и сглотнул слюну. Он, по-видимому, крепко волновался. Все не мог понять, зачем его сюда вызвали.
— Больше ошибок в газете не допускаете?
— Так ведь это… еще до меня было! — побледнел от испуга и напраслины корректор.
— Знаю, знаю, — успокоил его Егор Алексеевич. — В последнее время не замечал. Вот, правда, вчера… — Он порылся в бумагах, лежавших на столе, вытащил малоформатный листок «Красной Печоры», нашел отчеркнутое карандашом, прочел вслух: — «…отдыхали на фоне природы». Так разве можно? Ведь говорится «на лоне природы», а?