Ему не нравился удушливый запах смолы, не нравилась монотонность работы, тем более что в глубине души он считал весь проект пустой затеей. Ни один из созданных на станции композитов не выдерживал сравнения с браккой — самым твердым и стойким материалом на планете. И если природа так любезно предложила идеальный материал, какой смысл искать другой?
Однако, не считая того, что Толлер иногда ворчал на Харгета, работал он усердно и старательно, так как твердо решил доказать Лейну, что он тоже ответственный член семьи. Женитьба на Фере — с единственной целью досадить жене брата — неожиданно помогла ему, придав солидности.
Сначала Толлер предложил Фере четвертую ступень — временную, непостоянную, когда муж может разорвать брак в любой момент, но у той хватило терпения продержаться до статуса третьей ступени. Теперь они были связаны на шесть лет.
Это произошло уже пятьдесят дней назад. Толлер надеялся, что Джесалла изменит отношение к нему и к Фере. Но если какие-то изменения и произошли, то только в худшую сторону. Замечательный аппетит Феры и ее склонность побездельничать раздражали и оскорбляли вспыльчивую властную Джесаллу, а Толлер никак не мог заставить Феру изменить привычки. Она заявляла, что имеет право быть такой, какая есть, и не обязана потакать чьим-то прихотям. А Толлер считал, что имеет право жить в фамильном доме Маракайнов; и хотя Джесалле был нужен только предлог, чтобы выселить их из Квадратного Дома, Толлер из чистого упрямства удерживался от поисков другого пристанища.
Однажды утренним днем Толлер размышлял о своих семейных делах, гадая, долго ли еще удастся поддерживать неустойчивое равновесие, когда в сарай, где он отвешивал нарезанное стекловолокно, вошел Харгет.
Харгет был тощий суетливый человек сорока с небольшим лет, и все у него — нос, подбородок, уши, локти, плечи, — казалось, состояло из острых углов. Сейчас он суетился сильнее, чем обычно.
— Пошли, Толлер, — позвал он, — нужны твои крепкие мускулы.
Толлер отложил совок.
— И что я должен делать?
— Ты вечно жалуешься, что тебе не дают работать с военными машинами, так вот тебе случай.
Харгет подвел его к небольшому передвижному крану, который установили на площадке между двумя мастерскими. Обычная конструкция из бревен стропильника, только зубчатые колеса, которые, как правило, делают из бракки, у этого крана были отлиты из созданного на опытной станции сероватого композита.
— Скоро должен прибыть магистр Гло, — сказал Харгет. — Он собирается продемонстрировать эту зубчатую передачу финансовому инспектору принца Пауча. Мы сейчас проведем пробное испытание. Проверь тросы, получше смажь шестерни и нагрузи короб камнями.
— Ты сказал, военная машина, — заметил Толлер, — а это просто кран.
— Армейским инженерам приходится строить фортификации и поднимать тяжелое оборудование, так что это — военная машина. А бухгалтеры принца должны остаться довольными, иначе мы лишимся финансирования. Иди работай. Гло приедет через час.
Толлер кивнул и начал готовить кран. Солнце прошло еще только половину пути до Верхнего Мира, но ветра не было, и температура воздуха неуклонно поднималась. Близлежащая дубильня добавляла свои ароматы в и без того удушливую атмосферу станции. Толлер поймал себя на том, что мечтает о кружке холодного пива. В районе Набережных имелась лишь одна таверна, да и та настолько мерзкая, что у него не возникало ни малейшего желания послать туда помощника за образцами их товара.
С тоской он подумал: как ничтожна награда за добродетельную жизнь! В Хаффангере по крайней мере было чем дышать.
Не успел Толлер нагрузить короб камнями, как послышались крики возницы и стук копыт. В ворота станции вкатился щегольской красно-оранжевый фаэтон магистра Гло. Среди замызганных домишек фаэтон выглядел нелепо. Он остановился у конторы Харгета, и из него вылез Гло, который сначала поругался с возницей и лишь потом поздоровался с Харгетом, робко топтавшимся рядом. С минуту они о чем-то тихо переговаривались, затем пошли к крану.
Гло зажимал нос платком, а красное лицо и некоторая нетвердость походки свидетельствовали о том, что он уже приложился к бутылке. Толлер, улыбаясь, покачал головой; при всем почтении к магистру его изумляла та целеустремленность, с которой старик продолжал превращать себя в человека, непригодного для высокого поста. Заметив, что несколько проходивших мимо рабочих прикрыли лица ладонями и зашептались, Толлер перестал улыбаться. Ну почему Гло не дорожит своим достоинством?