Для Леддравора единственный способ обмануть смерть или по крайней мере примириться с ней заключался в том, чтобы достичь поставленных целей, утолить все желания — и когда придет время расставаться с жизнью, это будет все равно что отбросить пустую бутыль. А главным желанием Леддравора было расширить свое будущее королевство, охватив все уголки Мира, включая Хамтеф.
Но теперь судьба-обманщица лишала его этого. Взамен впереди возникла перспектива опасного и, главное, противоестественного полета в небо, а потом — жизнь на неизвестной планете в диких условиях. Леддравора сжигала ярость, и кому-то придется заплатить за это!
Прад меланхолично отхлебнул вина.
— Ты подготовил все депеши?
— Да. Посыльные отправятся с рассветом. — После совещания Леддравор потратил уйму времени на то, чтобы собственноручно написать приказы пяти генералам, которые понадобятся ему для ведения боевых действий. — Я дал указание идти на постоянной тяге, так что очень скоро у нас соберется славная компания.
— Полагаю, ты выбрал Далакотта.
— Он по-прежнему наш лучший тактик.
— Не боишься, что его меч затупился? — спросил Прад. — Ему, должно быть, уже семьдесят. И когда он был в Кейле, там как раз началась птертовая чума. Это вряд ли пошло ему на пользу. Он, кажется, в первый же день потерял невестку и внука?
— Ерунда, — ответил Леддравор. — Главное, сам он здоров. Пригодится.
— У него, наверно, иммунитет. — Прад оживился и перешел к еще одному пункту разговора. — Знаешь, в начале года Гло прислал мне кое-какую интересную статистику. Ее собрал Маракайн. Получается, что смертность от чумы среди военного персонала, которая должна быть высокой из-за их пребывания на местности, фактически несколько ниже, чем среди гражданских. И заметь, старослужащие и летчики имеют больше шансов выжить. Маракайн предполагает, что годы, проведенные рядом с жертвами птертоза, и поглощение остаточной пыли, возможно, закаляет тело и повышает сопротивление птертозу. Это интересная мысль.
— Отец, это абсолютно бесполезная мысль.
— Я бы так не сказал. Если потомство иммунных мужчин и женщин окажется тоже иммунным от рождения, можно создать новую расу, для которой шары не страшны.
— И что в этом хорошего для нас с тобой? — спросил Леддравор, завершая спор к собственному удовольствию. — Ничего. Если хочешь знать мое мнение, то и Гло, и Маракайн, и все людишки такого сорта — украшение, без которого мы можем обойтись. Я жду не дождусь, когда…
— Довольно! — Отец внезапно превратился в короля Прада Нелдивера, правителя империи Колкоррон, высокого, с неподвижным страшным слепым глазом и с не менее страшным всевидящим оком, знающим все, что Леддравор желал скрыть. — Наша династия не отвернется от науки! Ты дашь мне слово, что не причинишь зла Гло и Маракайну.
Леддравор пожал плечами.
— Даю слово.
— Слишком легко ты его дал. — Отец недовольно оглядел Леддравора и добавил: — А также не тронешь брата Маракайна, того, который теперь помогает Гло.
— Этого болвана! У меня есть дела поважнее.
— Знаю. Я наделил тебя безграничной властью, поскольку ты обладаешь качествами, необходимыми для успешного завершения великого дела, и этой властью нельзя злоупотреблять.
— Избавь меня от нравоучений, отец, — запротестовал Леддравор, посмеиваясь, чтобы скрыть, как он уязвлен, что его отчитывают, точно маленького. — Я буду обращаться к ученым со всем почтением, какого они заслуживают. Завтра я на два-три дня отправляюсь на Зеленую Гору, чтобы узнать все необходимое об их небесных кораблях. И если ты захочешь провести расследование, то узнаешь, что я был сама любезность.
— Не перегни палку. — Прад осушил чашу, решительно, как бы ставя точку, опустил ее на широкие каменные перила и собрался уходить. — Доброй ночи, сын. И помни — ты в ответе перед будущим!
Едва король удалился, Леддравор налил себе стакан огненной падалской водки и вернулся на балкон. Он сел на кожаную кушетку и угрюмо уставился в звездное южное небо, которое украшали своими султанами три большие кометы.
Будущее! Отец все еще надеется войти в историю вторым Битраном и не желает видеть, что скоро вообще не останется никаких историков и некому будет записать его победы. История Колкоррона свернула к нелепому и жалкому концу как раз в тот момент, когда должна была вступить в свою самую славную эру.
«И я-то как раз теряю больше всех, — думал Леддравор, — я так и не стану королем».
Он все пил и пил, ночь становилась все светлее, и принц все яснее осознавал, что не разделяет позиции отца. Оптимизм — прерогатива молодости, и все же король смотрит в будущее с уверенностью. Пессимизм — характерная черта старости, но именно Леддравора одолевают мрачные предчувствия. В чем же дело?