— Почему вы не доверяете мне?
— Потому, что вам восемнадцать лет, синьорина.
— И что с того?
— Вам предстоит научиться массе вещей, прежде, нежели можно будет предположить, что вы правы.
— Вы шутите, да?
— Я вполне серьезно.
— Вам было двадцать лет, когда вы взяли жену и сына, которых не выбирали. Кто-нибудь говорил, будто вы до этого не доросли?
Отец, изумленный, сделал в воздухе неопределенный жест.
— Это другая история, — возразил он.
— Вы так думаете?
Отец сделал еще один не поддающийся разгадке жест.
— Нет, вы так не думаете, — продолжила Юная Невеста. — Вы знаете, что все мы погружены в одну-единственную историю, которая так давно началась и до сих пор не завершилась.
— Сядьте, пожалуйста, синьорина, я волнуюсь, глядя, как вы стоите.
Он поднес руку к сердцу.
Юная Невеста села напротив него. Заговорила самым спокойным, самым ласковым голосом, какой только могла в себе отыскать.
— Вы не верите, что я смогу прожить одна в этом доме. Но вы понятия не имеете, каким большим и уединенным был тот дом в Аргентине. Меня там оставляли на целые дни. Я не боялась тогда и не испугаюсь сейчас, поверьте. Я всего лишь молодая девушка, но дважды пересекла океан, в последний раз одна, направляясь сюда и зная, что, поступая так, убиваю своего отца. Я кажусь молодой девушкой, но уже давно не такая.
— Знаю, — кивнул Отец.
— Доверьтесь мне.
— Проблема не в этом.
— Тогда в чем?
— Я не привык верить в действенность иррационального.
— Простите, как?
— Вы хотите остаться здесь, поскольку чувствуете, что Сын приедет, так?
— Да.
— Я не привык принимать решения на основании того, что чувствуют.
— Может быть, я неправильно выбрала слово.
— Выберите получше.
— Я знаю. Знаю, что он вернется.
— На основании чего?
— Вы думаете, будто знаете Сына?
— Самую малость: насколько вообще допустимо знать сыновей. Они — затонувшие материки, и мы видим только то, что выступает над поверхностью воды.
— Но мне он не сын, а возлюбленный. Допускаете ли вы, что я могу знать о нем что-то еще, знать больше? Я говорю: знать, не чувствовать.
— Допускаю.
— Разве этого не достаточно?
Перед Отцом опять, словно молния, блеснуло сомнение: вдруг, если позволить девушке ждать по-настоящему, Сын вернется.
Он закрыл глаза, оперся локтями о письменный стол и поднес ладони к лицу. Кончиками пальцев провел по морщинам на лбу. Долго сидел так. Юная Невеста не проронила ни слова: ждала. Спрашивала себя, что еще можно добавить, чтобы склонить волю этого человека. Даже задумалась на мгновение, не заговорить ли о «Дон Кихоте», но сразу поняла, что это лишь усложнит дело. Больше сказать было нечего, оставалось только ждать.
Отец отнял руки от лица, уселся на стуле поудобнее, оперся о спинку.
— Как вам, несомненно, сообщили в тот день в городе, — проговорил он, — уже много лет я нахожу в себе силы посвящать себя задаче, которую для себя избрал и которую со временем научился любить. Я прилагаю усилия к тому, чтобы поддерживать мир в порядке, если можно так выразиться. Я не говорю, разумеется, о целом мире, но только о той маленькой части мира, которая назначена мне.
Отец говорил очень спокойно, с великим тщанием подбирая слова.
— Это непростая задача, — заключил он.
Взял со стола нож для разрезания бумаги и стал вертеть его в пальцах.
— В последнее время я убедился, что завершу ее, лишь осуществив жест, который смогу контролировать только частично; подробностями, к сожалению, придется пренебречь.
Он поднял взгляд на Юную Невесту.
— Этот жест имеет отношение к смерти, — произнес он.
Юная Невеста не шелохнулась.
— И я часто спрашиваю себя, окажусь ли я на высоте положения, — продолжал Отец. — Я также должен учитывать то, что по причинам, которым не могу дать убедительных объяснений, я встречаю и все прочие, и это испытание в совершенном одиночестве или по меньшей мере не полагаясь на присутствие подходящего человека рядом. Такое ведь может случиться.
Юная Невеста кивнула.
— Поэтому я спрашиваю себя, не слишком ли смело будет с моей стороны решиться попросить вас об одолжении.
Юная Невеста, не отводя взгляда, чуть-чуть приподняла подбородок.
— В тот день, когда я окажусь перед лицом настоятельной необходимости осуществить этот жест, не окажете ли вы любезность побыть со мной рядом?
Он это проговорил холодно, как мог бы объявить цену какой-нибудь ткани.