— Да.
— Возможно, это касается только вас.
— Не думаю.
— Меня это касается тоже?
— Представляю себе, что да.
— Каким образом?
— Самыми разными.
— Назовите хоть один.
— Нас предают те, кто нас любит, и мы предаем тех, кого любим мы.
— И при чем здесь я?
— Именно это с вами происходит.
— Я никого не предаю.
— Да неужели? А это как называется?
— Что — это?
— Вы прекрасно знаете что.
— Это здесь ни при чем.
— Вот именно. Это здесь ни при чем, это никак не касается вашей великой любви, никак не касается Сына, никак не касается представления, которое вы имеете о себе самой. Нет ни следа всего этого в жестах, которые вы осуществляете в данный момент. Вам это не кажется любопытным? Ни малейшего следа.
— Я осталась здесь, чтобы ждать его, разве это ничего не значит?
— Не знаю. Скажите мне.
— Я никогда не переставала любить его, я здесь ради него, он со мной всегда.
— Вы уверены?
— Конечно. Мы никогда не переставали быть вместе.
— Тем не менее я его здесь не вижу.
— Он скоро приедет.
— Так все думают.
— И что?
— Может быть, вам интересно будет узнать правду.
— Правда в том, что Сын скоро приедет.
— Боюсь, что нет, синьорина.
— Вы-то что об этом знаете?
— Знаю, что в последний раз его видели год назад. Он поднимался на борт куттера, маленького парусного судна. С тех пор о нем никто ничего не знает.
— Что за чушь вы несете?
— Естественно, такую новость нельзя было сообщать Отцу резко и внезапно. Следовательно, предпочли это дело отложить, а потом распорядиться сведениями, скажем так, последовательно. Даже не исключено, с другой стороны, что Сын в один прекрасный день возникнет из небытия. Вы перестали раскачиваться, синьорина.
— А вы — нет.
— Я — нет, это правда.
— Зачем вы рассказываете эти небылицы? Хотите причинить мне боль?
— Сам не знаю.
— Это небылицы?
— Нет.
— Скажите мне правду.
— Это и есть правда: Сын исчез.
— Когда?
— Год назад.
— Кто вам-то об этом сказал?
— Этим делом занимался Командини.
— Он.
— Он единственный знал, до недавнего времени. Потом пришел и рассказал мне, за несколько дней до отъезда. Хотел спросить совета.
— А все это барахло?
— Два барана и прочее?
— Да.
— Ну, все несколько усложнилось с вашим приездом. Нелегко стало и дальше спускать дело на тормозах. Тогда Командини показалось, что, если откладывать приезд на долгий срок, до бесконечности, это поможет выиграть время.
— Так те вещи отправлял Командини?
— Да.
— Не могу поверить.
— Род любезности по отношению к Отцу.
— Безумие…
— Мне жаль, синьорина.
— Я буду всех вас ненавидеть, всей душою, вечно, вплоть до того дня, когда вернется Сын.
Дядя закрыл глаза, я почувствовала, как плечи под моими руками расслабляются.
Я вцепилась крепче.
— Не смейте, — сказала. — Не уходите.
Он приоткрыл глаза, взгляд был пустым.
— Теперь отпустите меня, синьорина, прошу вас.
— Даже не подумаю.
— Прошу вас.
— Я не останусь здесь одна.
— Прошу вас.
Он снова закрыл глаза, отправляясь в свое волшебство, свои чары.
— Вы слышали? Я не останусь здесь одна.
— Мне правда нужно идти.
Он говорил уже во сне.
Тогда я сдавила ему горло. Он открыл глаза, ошарашенный. Я глядела на него пристально, и на этот раз взгляд мой был твердым, может быть, злым.
— Черт вас возьми, куда, по-вашему, вы идете? — спросила я.
Дядя огляделся вокруг, скорее всего, затем, чтобы не встречаться со мной глазами. А может, искал ответ, в вещах.
— Я не останусь здесь одна, — повторила я. — Вы уедете со мной.
Я видела, как веки его опустились, и он глубоко вздохнул. Но я знала, что не отпущу его. Я чувствовала его член у меня между ногами и ни на миг не прекращала танца. Я сняла платье через голову, жестом, который не мог напугать его. Он приоткрыл глаза и посмотрел на меня. Я убрала руки с его плеч и принялась расстегивать на нем рубашку: Мать научила меня, что это право принадлежит мне. Я не склонилась поцеловать его, так и не приласкала ни разу. Тряхнув головой, мгновенно распустила прическу. Добралась до последней пуговицы и на этом не остановилась. Продолжала смотреть Дяде в глаза, не позволяя вернуться в волшебство, в чары. Он смотрел на мои руки, потом в глаза, потом снова на руки. Он, казалось, не испытывал страха, не задавал вопросов, не любопытствовал. Взяла в руки его член, очень скоро он окреп, распрямился на ладони, нечто, мне принадлежавшее, явившееся издалека и снова попавшее ко мне. Я пересела повыше, по-прежнему раздвигая ноги, и мне вспомнилось прекрасное бабушкино выражение: упругий живот. Я начинала понимать, что это значит.