Долби вертел бокал с мартини, превращая его в тонкий слой чистой стремительности, контролируемой центробежной силой. Он немного отхлебнул с колеблющейся поверхности алкоголя и потер краем бокала нижнюю губу.
— Выйти из этой ситуации нельзя, — говорил он.
Я невольно приложил эту реплику к себе, но он продолжал:
— О заключении с ними какой бы то ни было сделки не может быть и речи, просто из-за отсутствия гарантии, что они сдержат слово. Мелкая война становится наилучшим способом истолкования коммунизма, войну начнут коммунисты. И будьте уверены, они не станут пользоваться такими детскими игрушками, как эта бомба. Они заполнят пространство подходящими нервно-паралитическими газами.
Он посмотрел на привезенный и тщательно уложенный дерн, на котором толпились сейчас мужчины и женщины в летней форме. Между мной и длинными столами с едой стояла полная девушка в белом, державшая за руки двух лейтенантов морской пехоты, и все три головы склонялись, когда ее белые остроносые туфли проворно следовали трехдольному ритму и накладывающемуся диссонансу ча-ча-ча.
— Поймите правильно, Джимми, — обращался он непосредственно к бригадному генералу по персоналу. — Когда твою военную систему напрямую поддерживают торговля и промышленность, ты абсолютный чемпион мира. Весь этот атолл — непревзойденное достижение: но это достижение логистики и организации, в которых вы много практиковались. Не слишком велика разница между созданием на скорости, быстро приближающейся к библейской, завода по производству кока-колы с тиром для отдыха сотрудников и созданием оружейного завода с галереей кока-колы для отдыха.
— Так ли это важно, Долби? — спросил бригадный генерал, широкий в кости спортсмен лет шестидесяти или постарше, с седыми волосами длиной в одну восьмую дюйма. Тонкая золотая оправа его очков поблескивала, когда отражения сотни китайских фонариков пробегали по глазам генерала. — Кому какая разница, откуда кредит? Если мы сможем произвести самый большой, черт бы его побрал, взрыв, никому не будет дела до подробностей. Они просто станут держаться подальше от дяди Сэма. — Почувствовав, что в реакции аудитории чего-то не хватает, он поспешил добавить: — И подальше от НАТО тоже. Короче, от всего свободного мира.
— Не думаю, что Долби имеет в виду именно это, — заметил я, ибо всегда объяснял людям, что имеют в виду другие. — Он не отказывает вам в этой способности, но не уверен, правильно ли вы ею воспользуетесь.
— Ты собираешься прочесть мне старую лекцию на тему «Европа — родина дипломатии», а, парень? — Бригадный генерал повернул ко мне свою крупную седую голову. — Мне казалось, тактика Хрущева обновила ваше представление на сей счет.
— Нет, хочу сказать только одно: европейцы обладают твердым и страшным знанием о том, что происходит, когда дипломаты терпят неудачу, — отозвался я.
— У дипломатов и хирургов никогда не бывает неудач, — проговорил Долби. — Слишком тесная сплоченность спасает их от необходимости в этом признаваться.
Я продолжал:
— Американцы известны тем, что до начала действий не признают возможности провала.
— Черт подери, отношения между любыми соперничающими деловыми предприятиями те же, что и между нациями.
— Думаю, одно время это было верно, но теперь разрушительная способность такова, что, продолжая вашу аналогию, мы должны мыслить категориями картелей. Соперникам придется объединяться, чтобы жить и давать жить.
— Вы, европейцы, всегда мыслите категориями картелей. Это один из ваших худших недостатков. Американец придумывает, как сделать шариковую ручку, решает продавать их по бросовым ценам. В Европе, когда у вас впервые появились маркеры, я видел их в продаже почти по два английских фунта! Разница такова: англичанин делает три с половиной тысячи процентов прибыли, и его конкуренты воруют его идеи, а американец со своей двухпроцентной прибылью продает столько, что никому за ним не угнаться — он становится миллионером.
Высокая, очень худая девушка с большими зубами и седой прядью в короне волос подошла к бригадному генералу сзади и приложила к его губам покрытые лаком ноготки с элегантным маникюром. Воздвигнутый перед музыкантами деревянный помост для танцев, не превышающий размерами граммофонную пластинку, был облеплен людьми, как магнит, который макнули в стальные опилки, и лишь наполовину столь же удобен. Бригадного генерала увели в том направлении. Мы с Долби стояли, погрузившись в море звуков: шум ветра в кронах деревьев, разговоры и позвякивание льда, мелодия из гершвинского мюзикла о добродетельных леди, дружеские похлопывания по плечам, проехавший мимо полицейский джип, «Давай покатаемся, пока такая красивая луна», шорох гальки, различимый за плеском волн, звон бокалов и, «если он ваш очень близкий друг», понижение тона на семптиме и «сделай это сейчас же», и Долби сказал: