Краем глаза он поймал знакомую дверь: это была корнеевская лаборатория.
Ему на какую-то секунду стало жаль Витьку. Ну да, думало что-то в Александре, Витька злобный, опустившийся, матерится постоянно… ну так ведь ему тоже плохо… но ведь мы с ним пили вместе… и вообще он ведь парень, в сущности, добрый…
Дверь открылась. На пороге стоял Витька Корнеев. Какой-то очень незнакомый Витька Корнеев.
Александр сначала было подумал, что Витька успел надраться до состояния зомби. Потом понял, что прошло слишком мало времени. Похоже, решил он, тут не обошлось без очень сильного колдовства. Потому что у Корнеева были стеклянные глаза и остановившийся взгляд, полный ненависти. Мрачной, страшной, лютой ненависти.
«Беги, идиот», — застучало в голове. Вместо этого Привалов остановился. Во-первых, потому, что бежать было невежливо и смешно. Во-вторых, у него отнялись ноги.
— А вот и пришел Саша. — Корнеев ухмыльнулся так, что у Александра потек холодный пот по спине. — Очень я рад тебя видеть. По гроб жизни.
Ничего не понимающий Дрозд беспомощно оглянулся. Привалов сделал ему знак рукой — иди, мол, иди, потом догоню.
Корнеев заметил.
— Эх, — сказал он с какой-то задушевной тоской, — я бы вас обоих прихватил. Да вот беда, меня на одного только хватит. Мчись мухой, поганец, — посоветовал он Дрозду.
— В-виктор, — набрался смелости Дрозд. — Что с вами? Вы больны?
— А вот и не-е-е-ет. — Мерзкая ухмылка перекосила Витькино лицо. — Это я раньше нездоровый был…
Привалову пришла в голову мысль, что Витька свихнулся из-за какого-то неудачного научного опыта. Мысль прожила ровно секунду: что-что, а техника безопасности у Корнеева всегда была на первом месте.
Он собрался с духом и сказал:
— Корнеев. Что тебе надо?
Глаза Витька вспыхнули.
— Смерти, — сказал Корнеев ласково. — Смерти твоей хочу. Как ты моей хотел. Только я сильнее. Капец тебе. Мы тебя тут породили, мы тебя здесь и убьем.
В этот момент до Привалова наконец дошло, почему Кристобаль Хозевич его так легко отпустил. Хунта уже вычеркнул его из числа живых — и просто подыскивал того, кто сделает это на самом деле. А может, просто проверял готовность давно назначенного и заранее приставленного к нему, Александру Привалову, исполнителя.
«Не могут же они», — пискнул голосок в голове Привалова — и потух, как сырая спичка.
Дрозд издал какой-то интеллигентный, беспомощный звук. Ему очень хотелось смыться, но приличия не позволяли.
— Иди, — сказал ему Привалов. — Беги! — заорал он, видя, что Дрозд мнется.
Блондин в свитере отпрянул, споткнулся, испугался наконец, побежал. Удары ног отдавались в пустом коридоре — бум, бум.
— Благородненький какой, — еще гаже ухмыльнулся Корнеев, перебирая пальцами в воздухе. — Че, сученыш мелкий? Помнишь, что с утреца было? Закончим дельце?
— Витька, — попробовал Привалов. — Ты хоть понимаешь, что тебя замагичили?
— Опять не-е-е-ет. — Ухмылка Корнеева растянулась на все лицо, превратившись в оскал. — Меня размагичили. Намордник сняли. До чего хорошо… Я тебя всегда любил особенно, Сашуля… Страшно тебе, падаль? С родины на волю захотел? В беленькие-чистенькие? Мы вас, беленьких-чистеньких, в революцию душили-душили… кожу сдирали… глаза вилкой ковыряли… — Он подходил все ближе к оцепеневшему Александру. — В патоку шлепнуть, в патоку, все семя ваше резать, резать… Я сам подохну, а тебя не отпущу, выдрист, сучила… сволочь, вас всех нужно без конца убивать, без конца, резать, расстреливать, давить… В кипятке варить заживо, гнида барская!!! — внезапно заорал он. — Да погибнет моя душа с тобой, — начал он читать «самсоново слово», простирая руки. — Да погибнешь ты худой смертью…
Тьма начала сгущаться в коридоре, застя все: воздух, шаги, голоса.
— Витька, ну зачем? — Александр решил попробовать еще раз. — Ты же сам умрешь.
— Да это разве жизнь… Да возьмут тебя силы злые, — в голосе Корнеева прорезалось настоящее ликование.
Тьма заклубилась вокруг Привалова. Он почувствовал, как оттуда, из тьмы, на него смотрят чьи-то безжалостные, голодные глаза.
«Господи, как же глупо», — успел подумать он, когда вспыхнула желтая молния и тьма разлетелась на клочки.
— Вот примерно этого я и ожидал, — сказал профессор Преображенский, стоящий у стены в свободной позе.
— Странно было бы сомневаться, — подтвердил Люцифер, удобно устроившийся на плече профессора.
Привалов понял, что он жив, и перевел взгляд на Корнеева. Тот сидел на корточках и мелко-мелко трясся, скалясь. Сощуренные глаза его излучали черную злобу.