— Конечно, сэр.
И Реус понял, отчего охвативший его ужас сделался еще сильнее, что это правда. На Глокту всегда можно было положиться, если он получал возможность покрасоваться перед другими, и его совершенно не тревожила опасность, которой подвергнутся те, кто последует за ним в зубы смерти.
Варуз и Глокта, командир и любимый офицер, мастер фехтования и его лучший ученик и к тому же пара негодяев, равных которым не сыскать и за год, вытянулись и с фальшивым чувством отсалютовали друг другу. Затем Варуз зашагал прочь. На ходу он раздавал Поулдеру, Крою и ничтожествам из своей свиты приказы, которые, по всей вероятности, сводились к тому, чтобы поторопить армию и не дать жертве Первого полка Его Величества пропасть попусту.
Потому что, как понимал Реус, глядя на неудержимо стремящийся к мосту прилив гуркской атаки, вероятнее всего, полк падет там в полном составе.
— Это самоубийство, — прошептал он себе под нос.
— Капрал Танни! — крикнул Глокта, застегивая камзол.
— Сэр? — Самый восторженный из молодых солдат вытянулся в восторженном салюте.
— Не мог бы ты принести мою кирасу?
— Конечно, сэр. — И он умчался со всех ног. Много народу уже бежало по каким-то делам. Офицеры — собирать солдат. Солдаты — седлать лошадей. Гражданские — убраться прочь (и среди них леди Веттерлант, бросавшая через плечо томные взгляды, и глаза у нее были полны слез). А ведь Реус — квартирмейстер полка, верно? Значит, у него тоже должно быть какое-то неотложное дело. И все же он растерянно стоял на прежнем месте с широко раскрытыми глазами, тоже полными слез, открытым ртом, расставленными руками и не был годен совершенно ни на что.
Миру были явлены две разновидности смелости. Лейтенант Вест, бледный, играя желваками на скулах, хмуро смотрел на мост, и было ясно, что ему очень страшно, но он исполнит свой долг. Ну а полковник Глокта заигрывал со смертью, как с очередной неверной женой, просил от нее новых и новых знаков внимания и был действительно бесстрашен, ибо знал, что опасность может грозить только никчемным людишкам.
— Миру явлены три разновидности смелости, — поправил себя Реус, — потому он ведь тоже находился здесь и не имел ни капли того, что называют этим словом.
И, конечно же, вскоре явилась и четвертая разновидность в образе юного капрала Танни — начищенные пряжки сверкают на солнце, руки почтительно держат кирасу Глокты, глаза горят свойственным неискушенной юности стремлением проявить себя.
— Благодарю, — сказал Глокта, когда Танни застегнул все, что нужно было застегнуть; сам он все это время не сводил взгляда с приближавшейся по ту сторону реки массы гуркской конницы, которая с пугающей быстротой увеличивалась в численности. — А теперь, будь любезен, вернись в палатку, собери все мои вещи и позаботься, чтобы они были в целости и сохранности.
Лицо Танни вытянулось от разочарования.
— Сэр, я надеялся сражаться бок о бок с вами…
— Я в этом не сомневаюсь и сам желал бы, чтоб ты в бою прикрывал мне спину. Но если мы оба погибнем, кто же отвезет матери мое барахло?
Юный капрал смахнул слезы.
— Но, сэр…
— Иди, иди. — Глокта хлопнул его по плечу. — Не желаю прерывать на взлете такую блестящую карьеру. Уверен, что когда-нибудь ты станешь лорд-маршалом. — Глокта отвернулся от остолбеневшего капрала и полностью выкинул его из головы. — Капитан Лакенхорм, не сочтите за труд собрать солдат и вызвать добровольцев.
Огромный кадык на тощем горле Лакенхорма неуверенно дернулся.
— Добровольцев для какого дела, полковник? — Будто это не было яснее ясного и предстоящая задача не развертывалась перед ними во всей красе на дне обширной долины: неспешно разворачивающаяся на огромной сцене мелодрама.
— Неужели неясно, козел ты тупой? Отогнать гурков от моста. А теперь дуй и как хочешь, но заставь всех снарядиться и построиться, да побыстрее.
Капитан нервно улыбнулся и порысил прочь, едва не споткнувшись о собственный меч.
Глокта вскочил на ограду — одна нога на верхней жерди, другая — на нижней.
— Дети мои, удальцы из Первого Королевского! Я намерен с вашей помощью преподать сегодня гуркам небольшой урок!
Столпившиеся вокруг молодые офицеры возбужденно подпрыгивали, как утки, будто те патриотические банальности, которыми сыпал Глокта, были вкусными крошками.
— Я не стану отдавать приказ — пусть решение, которое примет каждый из вас, останется на его собственной совести! — Он скривил губы. — Что скажешь, Реус? Готов ковылять за нами?
Реус решил, что его совесть вполне выдержит это бремя.