Фактически Земля смирилась с нашей независимостью. Мы вернули ей пленных, и с ними на орбитальную посудину отправилась Дженни. Я проследил, чтобы не было никаких случайностей. Я даже попробовал еще раз — последний — поговорить с Дженни…
Вышло еще хуже, чем в прошлый раз.
Без подробностей, ладно? Личные переживания отдельно взятого человека — кому они интересны? Дженни улетела на Землю. Я остался. Мы победили, и для всех нас именно это было главным.
Даже для меня.
Работы стало меньше, зато возни — куда больше. Бывшее здание Администрации наполнилось таким количеством всевозможных служащих, что я терялся, пока не обнаружил, что большинство относится ко мне как к важной персоне. Не самой, конечно, важной, так, серединка наполовинку, второй эшелон, но ведь все познается в сравнении. Для этих людей я был молодым и перспективным. Ну как не раскланяться с таким лишний раз? Как говорил Фигаро, раболепная посредственность — вот кто всего добивается. Хотя он же говорил и другое: «Люди, которые ничего ни из чего не желают сделать, ничего не достигают и ничего не стоят».
Ну так и делали бы, когда было дело!
Савелий Игнатюк однажды подсел ко мне в буфете и завел разговор о моих планах на будущее. Я насторожился, как охотничья собака, учуявшая запах хищника, и угадал: Игнатюк довольно откровенно прощупывал меня: не перейду ли я в его лагерь? Сама мысль об этом вызывала у меня тошноту. Кто такой Игнатюк? Компромиссная фигура, как деликатно сказала мама. Заурядный чинодрал с амбициями. Честный ровно настолько, чтобы не быть повешенным, как припечатал бы его мой любимый Фигаро. Патриот Тверди? Ну… до некоторой степени. И степень эта находилась в очевидной для всех зависимости от того, какой пост будет ему предложен.
До интервенции он стоял во главе Комитета. Потом его отодвинули в тень. Правильно сделали. Драться с землянами под руководством Игнатюка? Благодарю покорно. Игнатюк здорово разобиделся. Теперь он снова лез вверх, имел когорту сторонников и нуждался в ее пополнении.
Я ускорился было, чтобы напугать его, как напугал госпитального врача, да только не на того напал — Игнатюк и бровью не повел. Пришлось отказаться от предложения — категорически и, боюсь, не очень вежливо. Осведомившись, не пожалею ли я впоследствии, и сообщив, что предложение пока остается в силе, Игнатюк отбыл.
Серьезного значения этому случаю я не придал, хотя он был еще одним подтверждением очевидного: внешние проблемы отступили на второй план, остались внутренние. И справиться с ними было, пожалуй, потруднее, чем с интервенцией. Во всяком случае, на это требовалось куда больше времени.
— Ты что, совсем никогда не отдыхаешь? — спросил меня однажды Боб.
— Я даже и не работаю.
— В смысле?
— Теперь от меня мало что зависит, — попытался объяснить я. — Я благопристойный бюрократ, подписываю бумаги. Знаешь, папочка такая — «на подпись». Бумаг много, а сдвигается ли с их помощью хоть что-нибудь — не видно. Остается привыкнуть, отращивать живот, побольше спать и поменьше думать.
Боб взглянул на мой живот и хохотнул.
— Остряк. Ты собираешься отращивать эту отрицательную величину?
Отчасти он был прав. Жизнь под «темпо» требует бездну энергии, а у меня просто не было времени поглощать пищу в потребных количествах. Я исхудал, как гельминт в кишках постящегося. Правда, приступы самопроизвольного ускорения прекратились, но до нормальной кондиции мне было еще далеко.
— Устрой себе выходной, — посоветовал Боб, — а еще лучше возьми краткосрочный отпуск. Неужто не заслужил?
Боб улыбался мне вполне добродушно, по-приятельски, — видимо, решил предать забвению мою попытку задушить его. Возможно, он был прав. Пусть какая-то струна лопнула во мне, но ведь жизнь-то продолжается!
— Какие уж тут выходные, — тем не менее пробормотал я.
— Обыкновенные. Хочешь провести денек на нашей вилле? Я приглашаю. Давай прямо завтра, а? Не получится? Ну, тогда послезавтра. Гарантирую хороший отдых. Ты не знаком с моим отцом? Познакомлю. А если уж тебе неймется работать, можно на пути туда осмотреть наш обогатительный комбинат…
Я позволил себя уломать. У Боба был свой катер, и мы воспользовались им. Летели долго. Я молчал, а Боб заливался вовсю, рассказывая, что делается в его комиссии по промышленности и торговле. Я это, в общем-то, и так знал — интересы моей комиссии и его во многом совпадали. Боб, однако, был настроен более радужно.