Пить двадцатилетний коньяк из помятых жестяных кружек мне еще не приходилось, но другой посуды у Рамона не имелось. Кой черт — так было даже интереснее!
— Имеешь, что мне передать? — как бы между делом спросил Рамон, скручивая пробку с пузатой бутылки.
— Один привет и один пакет.
— К чертям привет. Где остальное?
— В коробке пошарь.
Пока он читал письмо, я завладел бутылкой и налил янтарной жидкости себе и ему. Красиво все же жили люди на Земле в старину, а кое-кто еще и сейчас пытается. Взять хоть эту бутылку, ведь настоящее стекло, урони ее на мостовую — разобьется, а каким золотом играет в ней жидкость! Нет, правда, красиво. И баснословно дорого. Не для нас, твердиан, за исключением единиц. Да и не для большинства землян, наверное.
Дочитав, Рамон сунул письмо в карман. Я и не подумал спрашивать, что такое написал Рамону дядя Варлам; если сам Рамон не скажет, то и выпытывать бесполезно. Тем более мне не пришло в голову прочесть письмо по дороге в лесничество — я не то чтобы знал, но догадывался, что таких, как я, необстрелянных новичков подпольщики проверяют всякими хитрыми способами. Во всяком случае, я бы на месте руководителей подполья делал это регулярно, причем уделяя особое внимание тем, кто считается испытанным борцом и вне всяких подозрений.
— Что ж так мало налил? — спросил Рамон, покрутив носом над кружкой.
— Так ведь арманьяк, а не сивуха. Его смаковать надо.
— А-а. Ну давай посмакуем за твою поездку. Везунчик ты, Ларс! М-м… И сколько такая бутылка стоит?
— На Земле или у нас?
— У нас.
— Не скажу. С табуретки упадешь.
Рамон выпил, поцокал языком, закатил глаза и вдруг хмыкнул.
— С того места, где я, еще ниже упасть трудно. А вот ты, кажется, в гору лезешь. На Землю вон собрался… Надолго?
— На полгода. Стажировка там, стажировка сям, ну и вообще… посмотреть. Для кругозора.
— За что ж такие блага?
— За успехи в учебе, — объявил я не без гордости. — Кое-кто считает, что у меня светлая голова, хотя на самом деле она просто крепкая. Использую мнеморедуктор — и до сих пор не шизик.
— Ну, тогда у тебя еще все впереди, — с ухмылкой заявил Рамон. — А кем ты станешь-то, когда выучишься?
— Инженером широкого профиля. От механики до электроники, от строительного дела до кварковой энергетики и гипертранспорта. Ну и так далее. Сейчас вникаю в химическое машиностроение.
— Всего понемногу, значит?
— Наоборот, всего помногу. На Земле инженеров пруд пруди, там у них узкая специализация, они могут себе это позволить, а у нас инженеров кот наплакал, приходится быть универсалами. Считается, что пороха мы не изобретем, но толково применить уже придуманное вполне можем. Еще нам дают экономику плюс кое-что по мелочи для общего развития.
— А что студенты — не съезжают с катушек?
— Некоторые не без этого. Хотя кто может съехать, у тех программы изначально попроще.
— А ты, значит, в элиту попал, да?
— Ну я же говорю — голова крепкая…
— Испытать, что ли? — Рамон еще раз хмыкнул и поискал взглядом по углам. — Пошли на двор, там у меня дрын хороший лежит.
— Э! Э! Я не о черепных костях говорил!
Вскочил в показном ужасе. Мы посмеялись и выпили еще по граммульке. Вообще-то чувство юмора у Рамона примитивное, и было время, когда меня оно раздражало, но теперь я ему подыгрывал. Почему бы не доставить удовольствие хорошему человеку, если это тебе ничего не стоит? Природа, как и человек, редко упускает случай сделать что-нибудь неправильно, если имеется такая возможность. Вот и Рамон — надежнейший товарищ, отличный мужик, умница, а шутки у него пещерные.
Кстати, о пещерах…
— Слыхал, — спросил я, — на Северном материке университетская экспедиция нашла наскальные рисунки?