И я как зареву. Как дура. Сижу над ручьем, нос красный, сопли в три ручья, а сама тру и тру. И реву.
Не знаю, что это было. Боже, если ты смотришь. Сделай что-нибудь. Сделай, ты же можешь. На милость твою уповаю.
А мать Джека я несколько раз видела издалека. Вроде она индианка, смотрит молча, равнодушно, потом уходит в дом. Джек не похож на индейца, скорее на отца — такой же белобрысый. Только глаза темные, как у матери. Я как-то спросила про мать, он только зубы сжал и головой мотнул.
Однажды мать Джека зашла к нам по какой-то надобности. Кукурузной муки попросить или масла, не знаю. Я в это время во дворе сидела, задумалась, тут мать меня и увидала.
И как закричит:
— Не сиди как скво! — Я ноги-то и подобрала и села прямо, как леди. А мать Джека вздрогнула и пошла быстрее. Тут-то я и поняла, что она понимает по-английски. Ей-ей, понимает.
Я вот снова представила, как вырасту и поеду в Новый Орлеан. И как буду сидеть в экипаже, а джентльмены будут снимать шляпы и кланяться.
И мне как-то легче, что ли. Там даже вежливой не нужно быть.
Не было дня, чтобы я не думала о самоубийстве.
Интересно. Это началось с похорон отца.
Я словно немного со стороны наблюдаю сейчас за собой. Не вмешиваясь.
Сегодня почему-то эта тяга очень сильна. Сильна как никогда. Тяга сильна никогда.
Хочется наконец закончить эту тягомотину. Эту жизнь.
Это приключение без желания и конца.
Только Бог говорит: нельзя.
Он вообще любит запрещать все веселое.
Ничего. Ничего.
Бетти прошла по краю перил и прыгнула вперед. Перед ней раскинулась, словно в один необычный растянутый миг, вся гладь реки.
Веревка натянулась.
Может, в какой-то момент они расслабились. Мормон и Джек. И уже не так внимательно смотрели на восток.
Может, счастье заполнило их без остатка, так, что даже места ни для чего другого не осталось.
Я проснулась, как от толчка. Точно кто-то ткнул меня острым локтем в ребра.
Вставай, Бетти.
Почему-то я сразу поняла, что беда нас наконец настигла. Вчера я долго маялась, не находила себе места, тоска тянула душу, мать даже накричала на меня, потому что я ходила туда-сюда, как слепая, и все роняла. Она закричала на меня, а потом поймала мой взгляд и осеклась. И больше не кричала.
Потом даже плеснула мне виски в молоко. Но даже молоко с виски меня не согрело. А только чуть притупило тревогу, словно я смотрела на себя со стороны.
Я не знаю, что это было. Просто ныло и ныло в животе, словно я что-то важное забыла.
А вот сегодня я проснулась с чувством большой беды. Только еще не знала какой.
Какой беды.
Какой.
Сердце сжалось так, что я совсем не могла дышать. Я заставила себя встать и сидеть, дыша — раз, другой, третий, пока дыхание не восстановилось. Нет, это всего лишь кажется. Ничего плохого не происходит…
А потом раздался стук в дверь.
Джек всегда держит слово. В это утро он встал пораньше и пошел на смотровое место. И держал караул.
И увидел их. Пришельцев.
— Люди, — сказал Джек, когда мы открыли дверь. Мормон из-за холодов спал не в конюшне, а в доме. Я с неудовольствием отметила, что он пришел откуда-то со стороны маминой кровати.
Хотя я видела их с Джеком. Это ничего не значит. Ерунда.
— Люди с востока, — повторил Джек. — Один, кажется, однорукий. Но точно не видел.
Мормон помедлил и кивнул. Хорошо.
— Тебе надо уезжать, — сказал Джек. — Они совсем рядом. Хорошо, что мне сегодня не спалось.
Тревога. «Сегодня я проснулась с чувством беды». Видимо, не только я.
— Скоро они будут здесь. Я бежал изо всех сил, но они на лошадях. Хороших лошадях.
Мормон опять кивнул.
— Тебе надо уехать, — сказал Джек твердо. — Да, сэр. Уезжайте. Уходите. Бегите.
Мормон медлил.
— Мормон, уходи, — сказал Джек умоляюще. — Ну же! Они тебя найдут.
Мормон сгорбился. Он стоял такой огромный черный великан, в черном своем длинном пальто, в черной круглой шляпе. С лицом каменным и жестким, как воздаяние божье, как кара его.
Он стоял и не уходил.
Он качнулся на своих длинных ногах вперед-назад. Его ноги были словно тени на земле в полдень — длинные, тонкие, вытянутые.