Седой что-то пробурчал. Потер бугристый неровный затылок ладонью.
— Кузьмич? А ты?
— Да помню, помню, — глухо буркнул Кузьмич.
— В тот раз Федоров выжил, — продолжал Убер. — Всю его команду покрошили тогда демоны Апрашки — опытных диггеров зарезали, как баранов. Рассказывают, кровью пол-улицы было залито. А Федоров отбился. Все патроны расстрелял, нож затупил к чертовой матери, руки разбил в кровь, кусок мяса с икры потерял — но выбрался. Я же говорю, он крутой был мужик.
И только в последний момент, когда он оттуда уходил… Не надо было ему оборачиваться. И встретился он взглядом с главным демоном. Старик-азиат.
— И что?
— А ничего. В том-то и дело. Посмотрел на него «старичок» и ушел. А вернулся Федоров с заброски — подлечился, подкормился, в себя пришел. Да не совсем…
— Как это?
— С виду ничего не изменилось, но стал вдруг он жадным, прямо человек-хомяк, все под себя гребет. Страшно и жалко смотреть. А потом и внешне начал меняться. Был квадратный шкаф — стал худая щепка, в чем душа только держится. Почти ничего не жрет — экономит. Водки не пьет — экономит. Курить и то бросил — экономит. Мне, говорит, по долгам отдавать надо. Кому отдавать, зачем? Какие долги? У него сроду долгов не было.
Федоров молчит, только трясется и глаза блестят хитро и подозрительно, словно я у него украсть что хочу, а он это видит. И главное, знаете, рисовать он начал.
— Рисовать? — Кузьмич.
— Рисовать, да. Еду покупать — денег жаль, украдет лучше, а краски покупал. И малевал целыми днями портреты на стенах метро. Мы сначала ничего понять не могли. Кого он рисует? А потом доперли. Все жуткий старичок у него получался — тот самый демон с Апрашки.
И где Федоров нарисует старичка, туда деньги прут. И добро возами.
В тупичке нарисовал портрет, жители тупичка ругались сначала — а им вдруг патронов и тушняка привалило. Словно весть счастливая. И зажили! Пока через пару дней не померли все, в дыму задохнулись. Пьяный тряпки пожег, а с ними и всех соседей.
И такая череда дурных совпадений пошла — словно круги по воде. Тогда и доперли. Все портреты эти. Демон главный. И тогда мы начали портреты стирать, а Федорова искать.
Нашли — помнишь тот тупичок его? Он там лежит. Скелет, заваленный патронами. Скупой рыцарь апрашкинского ордена. Умер от истощения, когда мог полстанции скупить. Так то.
Теперь, говорят, апрашкинцы уже и до Сенной доходят. Совсем распоясались демоны.
— Нет, робяты, вы как хотите, — подвел итог Убер, — а на Апрашку мне ходу нет. И вам не советую. Кстати, Кузьмич…
Угрюмый диггер повернулся. На правой щеке у него был след ожога.
— Чего тебе
Убер продолжил:
— Кузьмич, а ты случайно не к Марсову полю идешь?
— Мм? Не твое дело, лысый черт.
— Да знаю, что туда. Ты только к турнику там не подходи.
Кузьмич опешил. Вокруг засмеялись.
— Чего?!
— К турнику, говорю, не подходи, — предупредил Убер. — Приплющит так, мало не покажется.
Кузьмич повертел головой. Не то чтобы его тянуло сделать пару подтягиваний в «химзе», противогазе и с огромным баулом за плечами, но… сам факт.
— Ээ… почему? — спросил нехотя.
— Аномальная зона, — туманно пояснил скинхед. — Про Мертвого Скинхеда слышал?
— Про кого? Что ты мелешь?!
— Скинхед Виталик. Мертвый. Ходит с ножом в сердце, вот отсюда торчит рукоять, — Убер показал. — Какой-то дешевый кухонный нож… Виталик всегда появляется с белой болонкой — грязной, мертвой, на поводке. Он ее волочит за собой и иногда кличет: «ко мне, ко мне, хищная тварь».
Увидев живого человека, Виталик подбегает и выбрасывает руку с криком «Зиг Хайль».
Если ты молчишь, Виталик бегает вокруг тебя со зверским лицом, кричит что-то и норовит пнуть под зад. Но это, в общем, неопасно, только сильно раздражает. Побегает, побегает — и убежит куда-нибудь. Смотришь, он уже пропал, только след в пыли от мертвой болонки, которую волоком тащили… И все, прощай Виталик.
Если же на «Зиг Хайль» ты ответил тем же, то — ты пропал. Виталик берет тебя «покачаться на турнике». И все, можешь читать отходную, поганый нацист.
Кузьмич опешил.
— Почему сразу нацист-то? — обиделся он.
— А кто еще на «зигу» автоматически ответит «зигой»? — резонно заметил Убер.
— Ээ… хмм. Верно.
— В общем, зиганешь разок — и все. Кранты. Будешь висеть на турнике, пока не сдохнешь… Мы пару раз находили высохшие трупы на турниках. Умерли, а за перекладину продолжали держаться. Настоящие арийцы, ага!